Сара Бауэр - Грехи дома Борджа

Я молча смотрела на мадонну. Была в этом откровении доля иронии – надо же, великий Валентино, гроза итальянских тиранов и женщин, отдал свое сердце и смиренно подчинился младшей сестренке? Однако ее власть над Чезаре вызвала во мне благоговейный страх. Я перебирала письма, размышляя, следует ли мне считать себя польщенной доверием или обиженной ее полным пренебрежением к моим чувствам.

Рука наткнулась на грубый лоскут, вырезанный из простыни, на котором было выведено чернилами цвета кирпичной пыли несколько слов, заставивших меня принять решение:

Теперь у меня остался только сын, единственное подтверждение того, что было между мной и Чезаре, без посредничества и манипуляций донны Лукреции. Так почему он должен, подобно мне, прожить жизнь на вторых ролях? Я заберу его у дона Альберто и уеду далеко, где имя Борджа ничего не означает. Анджела поможет мне, а донна Лукреция убедится, что это даже к лучшему. У Джованни не останется соперников, претендующих на отцовское наследство.

Я нашла Анджелу в нашей старой комнате в обществе служанки. Они паковали вещи, готовясь к возвращению в Сассуоло. Когда я вошла, она обернулась, прижимая к себе лиф в черно-белую полоску, который я привезла из Непи.

– Дорогая, можно я возьму его себе? Он будет так хорошо смотреться, если… – Слова замерли у нее на языке, стоило ей взглянуть мне в лицо. Отпустив служанку, Анджела произнесла: – Теперь ты знаешь? Она рассказала. А я все думала, когда же она решится… Иди сюда, присядь. Для тебя это так ужасно.

Я стряхнула руку, дергавшую меня за рукав.

– Нет времени. Она ждет, что я приведу Джованни, пока его не уложили спать.

Анджела была ошеломлена, лицо ее побледнело и обострилось при свете свечей, которые чуть не погасли от моего стремительного прихода. Я посмотрела на открытые сундуки и ящики, разбросанные по всей комнате.

– Она ведь ему ничего не скажет?

– Разумеется. Он для нее просто очередной предлог поговорить о Чезаре.

– Ты расстроена. Не торопись. Уверена, при данных обстоятельствах тебе простится, если Джованни ляжет спать позднее.

– Только не пытайся быть добренькой. С этим ты немного опоздала. Ты знала о… них, Чезаре и… Почему ты ничего мне не сообщила? Какая же ты подруга? – Образ Джулио с упавшей на изуродованное лицо светлой прядью, видимо, послужил мне ответом.

– Я пыталась! – крикнула Анджела. – Пыталась тысячу раз, но ты никогда меня не слушала. Была слепой, как тот отвратительный старый пес, во всем, что касалось Чезаре.

– Что ж, теперь я тебя слушаю. Помоги мне вернуть Джироламо. Подскажи, как это сделать, и больше никогда никого из вас я не побеспокою.

С тем же успехом я могла бы попросить ее выкрасть драгоценности мадонны или соблазнить дона Альфонсо.

– Да она убьет тебя, прежде чем позволит забрать его. Ты же не думаешь, что со смертью Чезаре мадонна откажется от своих амбиций на его счет? Отныне она лишь крепче привяжет к себе этих двух мальчишек. У тебя остается одна возможность видеть Джироламо – делать вид, будто ничего не изменилось.

– Нет. Я увезу его. В любом случае она заинтересована в Джованни. Мы с Джироламо просто… исчезнем. – Я вспомнила о письме Гидеона и внезапно сообразила, почему хранила его, несмотря на дерзкий тон и риск. – У меня есть план.

Анджела по-театральному закрыла уши руками.

– Ничего не говори. Не хочу ничего знать.

– Конечно, не хочешь. И никогда не хотела. Доброго тебе пути. Я лягу спать в детской, поэтому утром до твоего отъезда мы не увидимся.

«Следуй за любовью». Даже если этот путь ведет к сомнительным компромиссам, секретам и лжи. И все же как можно следовать за ней, переступив грань, за которой перестаешь быть человеком, ценящим эту любовь? Мариам так и не поняла, прожив скромную жизнь в комнате для прислуги с земляным полом и скудной обстановкой, что любовь требует прежде всего быть правдивым с самим собой.

Сегодня утром мои тюремщики наконец решили, что ничем не рискуют, сняв с меня цепи. Я был прикован к стене с тех пор, как меня сюда привезли – пять или шесть дней назад. Не сойти с ума от боли и неподвижности помогли мне воспоминания о Рождестве, что я провел в Чезене, когда, полный сил, странствовал по горным деревушкам инкогнито и везде бился на кулаках, танцевал, без меры пил их жуткий алкоголь и трахал пышных женщин. Я был счастлив, Лючия, просто безмерно счастлив. Почему? Потому что никто не догадывался, кто я такой.