Энн Оливер - За закрытыми дверями

Как это типично для Джека. Вечно занят самим собой и не думает ни о чем, кроме очередного завоевания. Клео усмехнулась. Он, скорее всего, развлекался с какой-нибудь красоткой, пока его отец умирал.

Клео не сердилась, хотя и чувствовала себя уязвленной. По доброй воле или от отчаяния она улыбнулась, одернула подол юбки и поцеловала Бена в щеку:

– Спасибо тебе за все. Джерри понравились бы такие проводы.

– Я был рад сделать это, Клео. Для тебя что угодно, только скажи. – Бен взял ее руки и сжал их в своих теплых ладонях. Взгляд Бена метнулся к двери, и сердце Клео дрогнуло. – Я… Да это же Джек!

Вздохнув, она заставила себя собраться. Обернулась.

Помятый мужчина в нескольких футах от нее не походил на модного, всегда гладко выбритого Джека, которого она помнила. Широкие плечи перегораживали дверной проем, сам он по-прежнему излучал ленивую неприкрытую сексуальность. Темно-серые глаза не утратили необъяснимой способности обжигать и обдавать холодом одновременно.

– Джек, мальчик мой, как же здорово видеть тебя!

Грохочущий голос Бена разрушил заклятие, под которое, казалось, она попала. Взгляд Джека на мгновение задержался на ней, потом скользнул на стоявшего рядом мужчину.

– Жаль, что при таких обстоятельствах, – продолжил Бен. – Мои соболезнования.

Джек кивнул:

– Спасибо.

Пригвожденная к месту, Клео наблюдала за тем, как мужчины обменялись рукопожатиями.

Небритый Джек выглядел так, словно только что выбрался из постели любовницы. Неухоженные темные волосы кудрями ниспадали на воротник. Брюки выглядели так, словно в них спали, хотя Клео думала, что он оставляет на себе лишь загар, когда отправляется в кровать.

Неужели он считает, что щетина выглядит сексуально? И все же к ней ужасно хотелось прикоснуться, даже зачесались ладони.

Внимание Джека снова сконцентрировалось на ней. Она услышала слова Бена:

– Я вас оставлю, вам надо познакомиться заново. – И он ушел.

Клео показалось, что звуки музыки и разговоров стали стихать, а потом и вовсе перестали существовать. Она слышала только свой пульс, только тяжелые удары сердца в груди. И Джека.

Вздохнув, она заставила ноги двигаться и остановилась на безопасном расстоянии вытянутой руки. На безопасном ли? Его бездонные глаза буквально пожирали, скользили по ее лицу. Она чувствовала его взгляд, как прикосновение. Глаза, щеки. Губы. Если бы Клео не знала Джека так хорошо, могла бы поклясться в том, что…

Но нет. Он вернулся не из-за нее. Из-за отца.

Слезы жгли глаза, Клео их сдерживала. «Разве мало боли он тебе причинил? Не думает о тебе, никогда не думал и не будет».

От Джека пахло самолетом, новой рубашкой и незнакомым мылом. Но за всем этим Клео уловила свойственный только ему аромат, которым грезила много лет.

Стиснув руки в кулаки, чтобы Джек не увидел дрожи, она подняла подбородок выше:

– Значит, блудный сын вернулся.

– Здравствуй, Клео.

Возможно, потому, что приличия требовали этого от членов одной семьи, Джек поцеловал ее в щеку. Клео затаила дыхание, задрожав от прикосновения. В отличие от последней лихорадочной, безумной ночи в комнате Джека этот поцелуй был холодным и отстраненным.

И не менее опустошающим.

Чтобы хоть как-то это компенсировать, Клео беззаботно взмахнула рукой:

– Ты опоздал.

– Какая горькая ирония! То же самое ты сказала во время нашей последней встречи.

На вечеринке в честь его двадцать первого дня рождения.

Та ночь навсегда запечатлелась у нее в памяти. Разбитый нос Сэма Дентона, которого Джек ударил через окно машины, ярость, с которой он потом вытаскивал ее из автомобиля Сэма. Стыд, когда отец увидел, как Джек ведет ее в свою комнату, прикрывая курткой ее порванную блузку и обнаженную грудь.

И унижение, пришедшее позже. Клео получила ту реакцию, которую хотела, заплатив за нее сполна. Попытки привлечь внимание Джека, хотя бы разочек, привели к тому, что он исчез из ее жизни.

– Может, в ту ночь ты солгала мне?

Голос Джека вернул Клео в реальность. Похоже, он собирался напомнить ей о старых ранах, хотя должен был спросить об отце.

Он наклонился еще ниже:

– Или я…

– Или ты… что?

– Или я действительно опоздал?

– О чем ты говоришь?

Ровный голос, на лице ни намека на удивление.

– Удобная амнезия, да, Клео?

Ее словно ударили кулаком в живот. Амнезия стала бы благословением.

– И ты смеешь говорить об опоздании?! – Из-за того, что он на похоронах отца так спокойно заговорил о той ночи, голос Клео резко прерывался. – Ты предал умирающего человека, тебе он, может, и безразличен, но я его любила, а ты не выполнил его последнее желание.