Ярослав Питерский - Падшие в небеса.1937

Но тут раздался скрип открываемой двери, и вспыхнули огни ручных фонариков. Они как светлячки замелькали в полумраке. Три солдата шли по центральному проходу, переваливаясь с ноги на ногу, в серых больших валенках. Павел и Фельдман остались стоять без движения. А вот мародеры попытались уползти под ближайшие нары. Но один из дубаков их грубо окрикнул:

– А-ну! Стоять! Стоять и не двигаться! Стоять, уроды!

Мародеры замерли. С их разбитых лиц капала кровь. У одного от сапога Фельдмана пострадал нос. У второго была разбита губа. Зэки корчились и старались отвернуть свои физиономии от яркого света фонариков. Но солдаты упорно освещали избитых зэков. Один из конвоиров направил луч сначала на лицо Павла, затем на Бориса Николаевича:

– Опять драка? Деретесь? В карцер захотели, ублюдки? А?!

– Это они, товарищ сержант, одежду этих жмуров делят! – пробубнил солдат, что стоял слева.

Павел не видел их лиц, так, одни силуэты. Он зажмурил глаза и попытался прикрыть ладонью лицо от яркого света. Но солдат одернул его руку и зло бросил:

– Сапоги, гады, делите? А? Мародерствуете? А? Суки! Контра недобитая!

Тот, что был старший, наклонился к трупам и внимательно осмотрел тела. Сержант ткнул валенком в тело старика Абрикосова и брезгливо сказал:

– И не противно самим-то после трупов их одежду таскать! Там же, наверняка вши! У!!! Нелюди! Суки!

Мародеры сидели притихшие и обреченные. Сержант махнул рукой и зло пробубнил:

– Чтобы вот одежду получить, надо хотя бы отработать! Потащите трупы! За это! Ты! – сержант ткнул рукавицей Павлу в грудь. – И ты! – указал пальцем на Фельдмана.

– А этих сучар в карцер! В карцер волоките! – брезгливо прикрикнул сержант и пнул одного их мародеров.

– А-а-а… гражданин начальник, только не в карцер! За что?! Они на нас напали! Напали и избили! А нас в карцер?! Гражданин начальник! – заголосил мародер с крючковатым носом.

Но солдат саданул ему в бок карабином. Приклад попал между ребер. Что-то хрустнуло и зэк, взвыв от боли, упал навзничь.

– Молчать, сука! Молчать! – заорал конвойный.

Второй мародер, видя, что сопротивляться бесполезно, уверенно и как-то даже убедительно сказал сержанту:

– Я, гражданин сержант, я искупить хочу, позвольте мне помочь этих жмуров отнести! Тот вон, тот старик, он-то мой знакомый, вот я и хотел! А то нехорошо получается. Да и он мне сам свой свитер обещал! Гражданин начальник! Три жмура двоим не унести! Позвольте искупить вину! А?

Сержант покосился на своих подчиненных и, мотнув головой, заупрямился:

– Нет! Пойдешь в карцер! В карцер! Веди их, Афанасенко! – скомандовал сержант солдату. – А вы берите этого жмура и тащите за нами! – тут же зло добавил, указывая Клюфту и Фельдману на тело старика Абрикосова.

Павел посмотрел на Бориса Николаевича с тревогой. Тот едва заметно кивнул головой, мол, все нормально. В полумраке солдаты этого не заметили. Клюфт почувствовал, как у него от волнения задрожали руки. В голове закружилось от напряжения. Павел с трудом нагнулся и подхватил под руки мертвое тело старика. Фельдман взялся за ноги. Солдаты шли рядом. Клюфт попытался оглянуться и посмотреть, куда повели мародеров. Но не увидел. Конвоир ткнул ему в спину прикладом и прикрикнул:

– Тащи и не смотри по сторонам! Тащи и все! А то, мать твою, тебя потащат так же!

Они с Фельдманом с трудом вынесли покойника на улицу. Тело выскальзывало из рук. Не тяжелый на вид человек мертвым оказался почти не подъемной ношей. Конвоиры матерились, когда Клюфт и Фельдман опускали труп, чтобы передохнуть. Тащить страшный груз пришлось в дальний уголок зоны. Там, в глубине, возле запретки, опоясанной колючкой и чернеющей за ней тайгой, стоял сарай. Но Павел не смотрел на него. Взгляд был прикован к другому бараку, стоящему слева. Откуда и доносился невыносимый треск работы трактора… двигатель без глушителя в эти секунды рычал особенно по-звериному.

Павел начал считать шаги. Каждый давался с трудом. Двести двадцать три… двести двадцать четыре… Небо, невидимое черное небо над головой! Тучи заволокли звезды. Даже если смотреть пристально, ничего не увидишь! Мороз щиплет щеки. Он покалывает кожу и немного бодрит. Но Павел понимает – мороз против них.

«Если сейчас нам и удастся что-то предпринять, мороз – вот главный враг! Он лучше любого конвоя и охраны! Сколько нам удастся продержаться в тайге?! Костра не разжечь! Нет… нет, не думать об этом! Не думать! Как Фельдман даст мне команду? И вообще, решился ли он! Я не вижу его глаза! Я не вижу! Он все время отворачивается! Он не хочет смотреть! Если бы он взглянул, я бы понял, решился он или нет! Посмотри!» – Павел всматривался в тяжелые движения Фельдмана. Тот постоянно оглядывался на конвоиров. Солдаты шли спокойным и размеренным шагом. Снег скрипел у них под валенками. И парадокс, этот скрип не мог заглушить даже страшный треск из сарая, тот треск, треск смерти…