Ярослав Питерский - Падшие в небеса.1937

«Надо хоть попрощаться с Петром Ивановичем! Надо! Подойти! Посмотреть на него последний раз. А в принципе, зачем смотреть на покойника? Зачем теребить себя? Видеть, смотреть, каким ты сам будешь после смерти? Таким страшным? Таким уродливым? Или напротив? А? Тлен, тлен. Мы все превратимся в прах, в тлен, в перегной, в землю! А потом, что потом? А? Интересно, через какое время сгниет мой труп? А? Через год, два? А может, меня как физического тела не станет уже через пару месяцев? Нет… тут холодно! Зимой никто гнить не будет, а летом… пусть летом. И все же! Зачем? Зачем все это? А может, они сжигают покойников? А? Может? Или хоронят? Может, попросить похоронить по-человечески Оболенского? А? Бред! Какой-то бред! Почему они оставили их вот так лежать в проходе? Что за чушь? Я думаю о всякой чуши! Какая разница, как я сгнию?! Это ерунда, ерунда! Вера, Верочка, Господи? Господи! Почему так все нелепо? А? Почему?»

Неожиданно, словно послание с того света, прозвучал шепот. Павел вздрогнул и с ужасом отшатнулся. Но шипящие звуки повторились:

– Ну, все готово! Ты готов сам-то? А? Павел? Все идет по плану! Как повезло-то! Ну? Готов?

Это был Фельдман. Он подсел к Павлу на нары и схватил его за руку. Клюфт дернулся и отскочил от этого страшного человека. Но Фельдман, оглядевшись по сторонам, вновь придвинулся:

– Ты что?!.. Что?!.. Сейчас надо готовиться! А, что опять?! Ты что, не видишь? Что творится?! А?!!! Вот хорошо, что все так кончилось, нам сам Бог помогает!.. Сам Бог!.. А ты тут что, собираешься концерты устраивать?!

– Не смейте имя Бога говорить! И упоминать! Вы! Вы! Заткнитесь! Какое вы вообще имеете право имя Бога говорить? А? Вы?!! – Павел захлебывался слюной от злости и возмущения.

Он тяжело дышал и, с ненавистью глядя на Фельдмана, попытался отодвинуться от него.

– Тихо ты! Чистоплюй! Тихо! Что орешь?! А?! Тоже мне, нашелся тут правильный! Бога не трогай! Ты что ли праведник тут? Что опять-то?

– Да как вы смеете? Как вы смеете?! Спрашивать?! А? Как?! После того, как вы убили тех двоих? Того Абрикосова и Петра Ивановича! Это ведь вы! Вы! Убили их! Я вот пойду, пойду и доложу администрации! А пусть они вас судят за убийство!

– Что?! Что ты такое говоришь?! А? Что? Ты видел? А ты видел, что я их убивал? А? У тебя есть доказательства? Да ты просто рехнулся! Рехнулся! У тебя такой шанс, а ты вон тут начинаешь в чистоплюйчика играть… интеллигентика и белоручку! Да они сами сдохли! Понимаешь, сами! И твой… этот… офицерик и блохастый старичок! Сами подохли! И все! А судьба тебе, дураку, шанс дает! Их – смерть твой шанс! Выжить! Идиот! А что насчет доклада администрации, так иди. Я не боюсь! И знай, я ведь после этого к уркам попаду! К уркам! Уголовникам! А там совсем другой расклад! Там уже не политические. И там выжить легче. А вот ты, ты-то сдохнешь. Тебя расстреляют, дурака, через сутки. А если и не расстреляют, так сдохнешь на лесоповале или в каменоломне! Этой зимой! Медленно и мучительно! Ты что, не понял? Это спецконвой был! Спец! И все! Тут все обречены! И те, кто сидел до нас. И кто с нами пришел! Вот сейчас! Сейчас вновь трактор заведут! И тогда поймешь! Поймешь, что я прав! Этих, кого вывели, их стрелять в дальний барак повели! Дурак ты!

Павел закрыл глаза. Он тяжело дышал. Клюфт зажмурился. Он не хотел ничего и никого видеть! Ничего и никого! Этого страшного и противного человека! Павел не хотел никого видеть и слышать тоже! Он повалился на нары и, уткнувшись лицом в грязные доски, зарыдал. Приглушенно и сдавленно. Его тело тряслось и колыхалось, словно холодец на ухабистой дороге. Павел плакал. Плакал, и ему становилось легче. Словно слезы прочищали рассудок.

«Он убийца, убийца предлагает мне жизнь?! А имею ли я право взять жизнь из рук убийцы? А?! Имею ли я право воспользоваться услугами убийцы, чтобы сохранить себе жизнь? А? Имею ли я право. Да. Имею! Ведь я не себе сохраню жизнь! Моя жизнь нужна ведь не только мне, а еще и Вере! Верочке! Моему ребенку, будущему ребенку! Какое я имею право лишить себя жизни? А? И потом, почему я действительно считаю, что это он убил Оболенского? А? Он убил? А что если, правда, если это стечение обстоятельств? А? Если Петр Иванович действительно умер сам? А? Господи! Господи, не дай мне заблудиться! Не дай! Господи, как же хочется жить! Как хочется жить!»

И опять! Словно страшный сигнал. Словно приговор раздались резкие противные звуки из дальнего барака. Страшный треск! Опять резануло воздух убийственным тарахтеньем! Опять!

– Вот-вот, дождались, а что я говорил?! Скоро, Павел, придут за следующей партией! Скоро! Решайтесь! Решайтесь! – издевательски прошептал Фельдман и придвинулся к Клюфту.