Ярослав Питерский - Падшие в небеса.1937

Павел попытался рассмотреть их лица. Один показался ему знакомым… один из них был Абрикосов, тот тщедушный на вид старикашка! Это был определенно он! Он, мертвый, лежал со страшной улыбкой на устах! Нет, это и был оскал смерти! Желтые, гнилые зубы страшно торчали из косой щели рта, открытые глаза блестели, словно черные бусинки. Видно, в последнее мгновение этот человек хохотал, он смеялся над оставшимися в живых?!

Павел зажмурился, не выдержал и отвел взгляд.

– Так, кто знает этих?! Кто может назвать их по фамилиям?! – угрожающе прохрипел «монстр в белом полушубке».

– Я, гражданин начальник, я могу, я их знаю, – тихо, но уверенно раздался голос из строя.

И на середину прохода вышел Фельдман. Павел узнал его баритон! Это был он! Клюфт сжал кулаки. Он не мог заставить себя посмотреть на Бориса Николевича.

«Что он задумал? Что он задумал?» – пронеслась мысль.

– Этот человек Фельдман, – раздался голос.

Это было как удар грома! Павел вздрогнул. Он непроизвольно повернулся на эти слова. Фельдман, сам Фельдман опознал самого себя!

– Да, это Фельдман! Вроде он! Он так назывался, – повторил Борис Николаевич.

Сожалея и качая головой, грустно указал на тело Абрикосова! Он указал на тело старика! Фельдман говорил о себе как о мертвом, указывая на другого!

«Вот оно что?! Вот как он как решил все обставить, а что если?! А что если он…» – Павел не успел даже позволить себе додумать о самом страшном!

«Чудовище» подошло к телу Абрикосова и, небрежно ткнув его громадным валенком, брезгливо пробурчало:

– Говоришь… это Фельдман, вроде так он назывался? А ты-то кто? А? Фамилия как?

– Абрикосов Вениамин Семенович! Девяносто пятый год рождения! Пятьдесят восемь дробь шесть, десять и двенадцать! Томское особое совещание, десять лет.

Громила-майор покачал головой и недоверчиво спросил:

– Так, Абрикосов, Абрикосов. Но неуверенно как-то… назывался. Мало ли назывался. А еще, еще кто может это подтвердить? А? Кто может сказать, что этот жмур – Фельдман? – обратилось к строю зэков «чудовище» в полушубке.

Тишина. Глухая и мертвая тишина. Все замерли. Несколько секунд громадный майор стоял и смотрел. На всех…

– Вон тот может подтвердить, гражданин начальник! – громко сказал Фельдман. – Они вместе сидели на нарах! Разговаривали, я видел, – Борис Николаевич ткнул пальцем на Павла.

Клюфт чуть не упал в обморок! Он указал на него этому «чудовищу»!

«Все! Это конец! Вот он как собирается удрать!»

Громила в полушубке покосился на Павла, и вяло, почти без интереса, спросил:

– Эй, ты?! Этот покойник Фельдман?!!! – «чудовище» вновь пнуло бездыханное тело старика.

Павел попытался сглотнуть слюну. Но не получилось. В горле застрял комок. Он не мог говорить! Губы слиплись! Они тряслись и не хотели разжиматься!

– М-м-м… – только мычал в ответ Павел.

– Эй, ты что, немой?! Это Фельдман?! – сурово спросил громила.

Павел собрался с силами и, выдохнув воздух из легких, почти прокричал:

– Да…

Секунда, другая. Третья. Пауза. Громила в полушубке внимательно посмотрел сначала на Павла, затем на лежавшего у его ног мертвого Абрикосова.

«Сейчас он меня спросит, как фамилия и тогда все! Конец! Господи! Помоги мне! Господи!» – мелькнула мысль у Павла в голове.

Но «чудовище» в полушубке лениво пошевелило валенком уже окоченевшую руку старика и брезгливо причмокнуло:

– Одним жидом меньше! Мать его! Фельдман, отметь опознание! – буркнул он своему помощнику.

Тот ревностно и скоро записал в протоколе.

– Ладно! Идем дальше! – проорал великан. – А это что за рожа? Кто знает? – громила толкнул ногой другой труп.

Тишина. Опять тишина. Энкавэдэшник обвел взглядом толпу испуганных зэков. Люди старались не смотреть на человека в полушубке. Они опускали глаза. Великан зло хмыкнул и, тяжело вздохнув, толкнул ногой еще одно мертвое тело:

– Значит, не хотим опознавать. Так, сейчас проведем общую проверку! Общую! И каждому станет тошно! Каждому! А ну! Последний раз спрашиваю, кто знает этого жмурика!

Павел закусил губу. Он непроизвольно взглянул на лежащего у ног энкавэдэшника мертвого человека и опять кошмар – это был Оболенский!!! Да, это был Оболенский! Петр Иванович! Это был он! Павел дернулся и хотел выскочить из строя, броситься к человеку в белом полушубке. И кричать, кричать во все горло: «рядом стоит убийца»! Убийца, человек который выдает себя за другого! Человек, который ради свободы убил двух людей! Броситься и просить, молить, чтобы его, этого бывшего палача, тоже убили! Но Клюфт не сдвинулся с места. Он остался в строю. Будто что-то невидимое держало его. Кто-то заставлял его молчать! Павел прикусил губу. Он почувствовал, как слезы катятся по его небритым щекам и подбородку. Он плакал, плакал беззвучно и бессильно. Плакал и понимал: «Я ничтожество! Господи, я ничтожество, которое хочет жить! Господи, я ничтожество, которое так хочет жить! Господи, прости меня! Я хочу жить! Я так хочу жить!»