Елена Мищенко - Его называли «живой легендой». Владимир Горовиц

Годы обучения в консерватории были счастливым временем для всех, кто там учился, однако вскоре это сменилось временем хаотических изменений, личных трагедий – Октябрьским переворотом.

«Власть в Киеве менялась почти каждый день, – писал Владимир Горовиц в своей «Автобиографии». – Засыпая вечером, мы не знали, кто будет править утром. Все цвета радуги перебывали у власти: белые, красные, зеленые… На улице валялись трупы убитых, погибших от голода людей – нам было не до музыки».

Когда большевики окончательно взяли власть в Киеве, они национализировали все, семья переехала в маленькую тесную квартиру, которую Горовицы делили с братом Софии Александром и его семьей. Для Володи душевная травма, полученная тогда, оказалась настолько глубокой, что долгое время, живя и работая за границей, он даже не хотел слышать о России. «В двадцать четыре часа мы потеряли все, что имели. Своими собственными глазами я видел, как они разбили мой рояль, потому что не могли вытащить его через дверь, и выбросили, разрубленный, через окно на улицу. Они забрали у нас все: одежду, книги, даже милые безделушки. Нам не разрешали выходить на улицу после девяти часов вечера». Дом был разрушен, деньги изъяты. Семен, вынужденный часами стоять в очереди, чтобы «отоварить» продкарточки, часто менял на буханку хлеба то немногое из семейных реликвий, что удалось спрятать.

Владимир Горовиц вспоминал, как он был потрясен, увидев в консерватории своего учителя Тарновского, вернувшегося с фронта гражданской войны: «В класс вошел полутруп-получеловек с лицом, обтянутым воспаленной кожей, дурно пахнущий и одетый в лохмотья. Ему удалось бежать». Володя должен был закончить консерваторию в двадцать лет, но ситуация была такова, что необходимо это было сделать в 1919 году, когда ему исполнилось шестнадцать. Другого выхода не было, и юный музыкант часами работает над выпускной программой, оставаясь в консерватории до поздней ночи, работает, несмотря на голод и холод, на выстрелы. Выпускной экзамен стал его триумфом. «Ваш сын – гений», – эти слова, сказанные после того как отзвучали последние звуки Третьего концерта Рахманинова, который Горовиц играл на выпускном экзамене, стали для него высшей похвалой.

«Моя семья потеряла все, и я должен был помогать им, – эти слова мы читаем в книге Горовица. – Некогда было раздумывать, я должен был стать кем-то, делать что-то. Я сказал самому себе: «Отлично! Я начну играть на фортепиано и, возможно, буду иметь успех. И я начал».

«…И я начал». Кто бы мог представить себе, что 16-летний юноша, одетый в перешитые черные отцовские брюки и белую рубашку, и есть «гастролирующий пианист Владимир Горовиц», как он себя называл. Тем не менее это было именно так. Володя и его дядя Александр, брат Софии, на простой бричке, запряженной лошадью, поехали из Киева в Харьков, чтобы дать в библиотеке первый публичный концерт.

Большинство слушателей явились на концерт без всяких билетов, в основном для того чтобы погреться. Однако это не обескуражило молодого пианиста. В конце вечера раздались аплодисменты, крики «браво», и постепенно молва о нем разошлась по Харькову. Горовица стали приглашать играть почти каждый день, а то и по нескольку раз в день.

Александр оказался замечательным импресарио и организовывал гастроли во многих городах – больших и маленьких. Они побывали с концертами в Москве, Николаеве, Одессе, Тифлисе, Ереване, но особенным успехом пользовался Владимир в Питере.

Горовиц рассказывал, что в течение одной лишь зимы 1922–1923 годов он сыграл более 25 концертов, которые включали одиннадцать различных программ, ни разу не повторив дважды одно и то же произведение. «Это записано в Золотой книге Ленинграда», – с гордостью говорил Горовиц. Именно там он получил имя «электрического пианиста». «В нем одновременно уживаются Бог и дьявол, – писал один из критиков. – Когда его слушаешь, трудно поверить, что это явь». Его называли «Паганини фортепиано». Восторженные поклонники и поклонницы даже организовали общество «почитателей Горовица». По Ленинграду ходила эпиграмма, льстящая самолюбию пианиста:

Пред Володей Горовиц Все девицы пали ниц!

Однажды восторженная толпа отнесла его на руках после концерта в отель, где он жил. «Это было страшно неудобно, – вспоминает пианист, – я все время оказывался на чьих-то руках и, откровенно говоря, боялся упасть». Все это была замечательно, однако настало время европейских гастролей. И вот именно в Питере он встречает человека, который оказал огромное влияние на развитие его репертуара, «открыл» перед Горовицем окно в широкий мир и благодаря которому мир узнал Горовица.