Елена Мищенко - Из туземных хижин в музеи мира. Морис Стерн

Это невероятно! Не может этого быть! Она забыла книгу на прилавке. Вот она лежит, прекрасная и одинокая. Наконец-то она будет моей. Я протянул руку, чтобы взять ее, как вдруг почувствовал, что кто-то сжал мое плечо. Я посмотрел снизу вверх и увидел огромного – или он мне показался таковым – полицейского.

Никогда не забуду длиннный путь от прилавка к кабинету менеджера.

«Сэр, – сказал полицейский, – я давно следил за мальчишкой. Посмотрите, он украл ботаническую книгу, ее название «Листья травы». Я увидел ироническую улыбку на лице менеджера. «Ты знаешь поэзию Уитмена?» – спросил он меня. «Да, сэр, это моя любимая книга. Я знаю много стихов наизусть». Я начал читать мои любимые стихи. Он был поражен. «Откуда ты все это знаешь?» – «Я также знаю русский, литовский, немецкий, идиш и могу переводить Книги Моисеевы с иврит». «Почему же ты нарушил Седьмую Заповедь, которая гласит «Не укради»? «Прошу прощения, сэр, вы хотели сказать – Восьмую». Он удивленно посмотрел на меня. «У тебя прекрасная память. Расскажи о себе» Полицейский вышел из комнаты, и мы беседовали, наверное, около часу. Я рассказал ему все о себе, о том, что случилось. В конце нашей беседы он сказал: «Возьми книгу себе на память. Это – рождественский подарок». Эта книга до сих пор у меня».

Нью-Йорк потрясал, удивлял, соблазнял юношу. Но больше всего манили театры и музеи. Не было большей радости, чем, забравшись в музей перед самым закрытием, – помог давний знакомый семьи – спрятаться в укромный уголок и рассматривать скульптуры, картины, а потом дома пытаться повторить на бумаге увиденное. «Я решил для себя – стану художником и для этого пойду учиться в мастерские. Не знаю, откуда взялась смелость, но я начал обходить мастерские художников, стучаться в незнакомые двери. Меня прогоняли, ругали, однако я упорно шел вперед. И вдруг – не поверил собственным ушам – услышал русскую речь. Я постучал, и мне открыл дверь высокий бородатый человек. Он по-русски спросил меня, что мне нужно, пригласил войти, напоил чаем с булкой и сахаром и сказал, что его фамилия Крамер. Он объяснил мне, что для того чтобы стать художником, нужно учиться, и чтобы я завтра пришел к нему со своими рисунками».

Воистину Господь оказался милостивым к Морису. Эта встреча оказалась решающей в его судьбе. Прекрасный портретист и, что не менее важно, добрый и отзывчивый человек, Крамер поддерживал юношу материально, дарил ему краски и кисти, помог устроиться в Национальную академию дизайна. Первый год Морис, как и все студенты, рисовал гипсы, изучал анатомию человеческого тела. Это было скучновато, но необходимо. Он рвался к самостоятельным композициям, ярким, живым краскам. Перед выпускным экзаменом директор сказал Морису, что жюри решило наградить его специальной стипендией, и поэтому он приглашает прийти на выпускной экзамен маму. Затем, оглядев молодого человека, директор добавил: «Вы будете чувствовать себя намного лучше, если оденетесь нарядно, соответственно случаю».

Легко было сказать – соответственно. Одежду пришлось собирать у всех друзей и знакомых. Мама купила на отложенные десять долларов серые брюки и галстук-бабочку. «Я чувствовал себя образцом джентльмена», – писал Морис Стерн.

Выпускной экзамен превратился в триумф Мориса Стерна. Он получил пять призов за свои работы, мама плакала от счастья. Они ушли домой, неся золотую медаль.

Все это было прекрасно, но будущее молодого художника по-прежнему было неясным. У него не было дилеров, которые бы продавали его работы, не было и поклонников, которые желали бы их купить. Поэтому Морис был несказанно счастлив, когда к нему пришел педагог по композиции и принес красиво оформленный документ, в котором говорилось, что он, Морис Стерн, награждается стипендией для обучения в Париже.

Так озаглавил Морис Стерн главы книги, посвященные Парижу. Да, это действительно была школа жизни для молодого художника. Он попал в замечательную компанию молодых талантливых художников, которые впоследствии составили гордость мирового искусства. Его друзьями были Сезанн и Матисс, Дега и Пувье. Он был завсегдатаем их мастерских, участвовал в выставках осенних салонов. Может ли быть большее счастье для художника?

Париж – серьезное испытание для молодого человека. Вокруг столько соблазнов, как устоять, не поддаться? Стерн откровенно пишет о своей парижской жизни: «Я любил женщин, и они отвечали мне взаимностью. Но я боялся связывать себя более крепкими узами, чем несколько свиданий. Хотя не раз и мое сердце билось в тревоге, когда приходилось расставаться с очередной подружкой. Мне было жаль времени – оно полностью должно было принадлежать живописи. Я знал, что второй раз мне не удастся получить парижскую стипендию». Стерн был в отчаянии, когда подошел срок уезжать из Парижа, но он к тому времени продал несколько своих работ, и у него было достаточно средств продолжать парижскую жизнь.