Наталья Громова - Ключ. Последняя Москва

Фотография на стене соседки навсегда поселила в моей душе мысль о том, что та не совсем нормальна. Однако я не стала делиться своими умозаключениями с родителями.

Они были молоды и наивны; им едва было за тридцать, они наслаждались огромностью комнат, величиной кухни и некоторой свободой перемещения в туалет и ванну, а я тем временем пыталась войти в новую жизнь.

К сожалению, уже через полгода у родителей отношения с соседками разладились. Почему – не помню, но это случилось вдруг, сразу и навсегда. Однажды, войдя на кухню, я увидела на холодильнике огромную собачью цепь и замок. Я влетела в комнату со словами, что у Валентины Ивановны, наверное, появилась собака, которая живет в холодильнике. Родители только грустно покачали головами, а отец сказал как-то в сторону:

– Вот ведь и Кужельков говорил.

По нервным вскрикам мамы, доносившимся с кухни, я понимала, что наша жизнь в квартире изменилась. На кухню уже нельзя было запросто входить – тут же откуда ни возьмись появлялась Валентина Ивановна и гасила включенный мною свет, стоя под выключателем как каменное изваяние и сверкая на меня из темноты, как мне стало казаться, волчьим острым взглядом. Теперь соседки не говорили с нами, а только всем видом показывали нам, что нам не место в квартире полковника Малышева.

Но меня это мало тревожило. Мне надо было завоевать внимание девочки, которая мне ужасно нравилась, ее звали Аня Чижикова. У нее были огромные зеленые глаза с черными ресницами и очень смешной рот, немного лягушачий. Я сразу поняла, что она не такая, как все. И дело было не только в том, что Аня умела смешно шутить и при этом не улыбаться; мне казалось, что она пребывала в особом мире, куда допускала только избранных.

Аня Чижикова жила в угловом четвертом подъезде, и окно ее кухни было видно с моего балкона. Их угловой подъезд на самой крыше венчало странное сооружение – похожий на античный портик домик с колоннами.

Хотя я стала учиться с ней в одном классе, Аня меня не замечала. У нее были свои подруги из седьмого и десятого подъездов, с которыми она дружила с детского сада.

Я горько страдала, но делать было нечего. Однажды, когда девочки возвращались из школы, а я шла на определенном расстоянии то ли вместе, то ли отдельно от них, Чижикова задумчиво произнесла:

– А вы знаете, что у нас в подъезде живет летчик, который каждое утро из «домика» (так она называла портик с колоннами) вылетает на крохотном самолете?

Девочки посмотрели на Чижикову с любопытством, но недоверчиво.

– Врешь! – сказала одна из них.

Чижикова, посмотрев в мою сторону, вдруг сказала:

– Хочешь проверить? У нас не простой дом. Ты просто еще не знаешь.

Девочки закивали.

– А когда он, то есть летчик, вылетает? – задохнувшись, спросила я, почему-то чувствуя, что сейчас что-то важное решается в моей жизни.

– В шесть утра, – не дрогнув, сказала Чижикова. – Если хочешь, проверь!

Я поняла, что у меня нет выхода, – я должна ближе познакомиться с домом.

Утром, объяснив родителям, что у нас в школе важное дежурство, я пошла в четвертый подъезд и стала подниматься на двенадцатый этаж. Хлопали двери, обитатели подъезда тянулись на работу. Я вышла из лифта. Передо мной было две квартиры, вверх вела маленькая лесенка, я стала неуверенно подниматься по ней.

«А что, если летчику не понравится, что я пришла сюда без спросу? А что, если Чижикова обманула?» Но поверить, что она, такая необычная и прекрасная, могла меня обмануть, было выше моих сил, и я схватилась за небольшую дверь, которой заканчивалась лесенка. На ней висел замок, приблизительно такой же, как на двери холодильника наших соседок. Я дергала дверь, но она не поддавалась. Наверное, я опоздала.

После уроков, когда мы опять так же возвращались из школы и волочили портфели, как бурлаки, почти по земле, я вдруг громко сказала:

– А я была сегодня там, на двенадцатом этаже, возле домика! Но он был закрыт на ключ. Наверное, что-то случилось, и летчик не смог сегодня вылететь.

Все девочки одновременно повернулись ко мне, внезапно их портфели вывалились из рук, и они стали корчиться от смеха.

– Она ходила в шесть часов утра наверх! Ну и умора! Как ты ее разыграла!

Они кружились на месте и хохотали, хохотали так, что не могли остановиться.

Не смеялась только Чижикова. Она страшно серьезно смотрела мне в глаза. А я смотрела на нее.

А между нами кружили хохочущие рты. Мы ничего не сказали друг другу, но с того дня стали подругами.