Наталья Громова: Ключ. Последняя Москва

Мне казалось, что Варвара Григорьевна для всех людей, с которыми свела ее судьба, со всеми сопутниками, – создала общую ткань существования, и, прошивая нитью, соединяла их друг с другом. Я оказалась прошита той же нитью, попав со всеми на одно полотно. Об этом говорила одна из записей в ее дневнике, как будто обращенная непосредственно ко мне: «Если бы я нашла где-нибудь на чердаке тетрадь с искренними отпечатками жизни (внутренней) совсем безвестного человека, не поэта, не мыслителя, и знала бы, что он уже умер, во имя этого посмертного общения с ним я бы читала его тетрадь с жадностью, с жалостью, с братским чувством, с ощущением какой-то победы над смертью».

Музей Цветаевой принял в себя архивы Олечки Бессарабовой и Варвары Григорьевны. Они не очень жаловали Цветаеву, а она вряд ли помнила о них, но в конце концов они все оказались вместе.

Кто знает, как может повернуться посмертная жизнь.

Музей Марины Цветаевой: концы и начала

По бороздкам памяти нужно пройти. От начала до конца. И снова от конца к началу. Только тогда возникнет воспоминание. Поминовение воскрешает тех, кто сейчас смотрит на нас.

Разве я догадывалась, что, взяв в руки тетрадь с дневниками Олечки Бессарабовой, окажусь в начале изломанного пути, который даст мне почувствовать абсолютно разное течение времени – их несоветского и моего советского?

Как далека была от меня карта подлинной Москвы, которую, как мне казалось, я помнила с детства, но которая теперь оказалась лишь миражом, фантазией, воздушным покровом, наброшенным на ушедший от нас Город.

По какой-то внутренней линии произошел разлом общей памяти, и Ольга Бессарабова, Варвара Григорьевна и все герои их дневников словно оказались на другом берегу реки они кричат, машут нам, но слышны только отдельные слова и видны только взмахи рук.

История, начавшаяся под Новый год, совершив полный оборот, пришла к точке, с которой когда-то началась. Татьяна Нешумова собрала и прокомментировала книгу стихов Варвары Григорьевны «Хризалида». Когда в музее был вечер, посвященный Варваре Григорьевне Малахиевой-Мирович, я с абсолютной ясностью поняла, что великое может свершаться прямо на наших глазах.

В зале сидели Мария Михайловна, Елизавета Михайловна и Дмитрий Михайлович Шик-Шаховские. Им соответственно было от восьмидесяти пяти до восьмидесяти девяти лет. Трое из пятерых детей трагически погибших родителей, чудом дотянувшиеся своими жизнями до наших дней. Они так и говорили, что доживают теперь то, что отняли у их родителей.

«Мы не отдали долг Варваре Григорьевне, – говорили они, – ведь мы и ее дети».

Их родители были в каком-то смысле ее детьми, и мы с Таней оказались тоже. Их абсолютная открытость говорила о чем-то таком серьезном, что свершается прямо сейчас: то, как слушали и внимали им особым сосредоточенным молчанием, которое разливалось вокруг, и как шелестящая волна вздохов разбегалась по залу.

Я выхожу из метро «Библиотека имени Ленина». Передо мной – башни Кремля, а впереди – Новый Арбат. Даниил Андреев видел над башнями Кремля земного – Кремль Небесный. Если он и вправду есть, то уже оторвался от здешнего и летает где-то далеко над землей в безвоздушном пространстве.

Вот мелко крестится дама, проезжая в троллейбусе мимо церкви на Поварской. На бордюре собора кутается в тряпье пара бомжей. Их, как и прежде, не зовут под крышу храма.

Скатертью лежит очистившийся от всего живого Новый Арбат. Зажатые в переулках машины сначала робко, а потом всё громче и настойчивее сигналят проносящимся вихрем патрициям. И так каждую неделю.

Многолетний голод XX века сменился сытостью XXI-го. Вечная усталость прошлых лет обернулась сонностью. Могут ли теперь жители Города считать себя счастливыми? Может, они заслужили именно такую жизнь? Хранит ли Город память о катакомбниках, знает ли о тайных молельнях? Знает ли о странниках ночи? Что он помнит о своей жизни? И где душа Города?