Пётр Лонгин - Путешествие в ЭДЕМ. Исторический триллер

«Может, и не фелшер даже. Может, даже натуральный цельный дохтур!» – помечталось Ивану, глядящему снизу на суетливого и малопрезентабельного лысого фелшеришку.

– Ничё не понимаю, – встрепенувшись, сердито поморщился Иван, пытаясь понять, о чём идёт речь, – Мобуть, поближе подойтить?…

Пока Иван, колотя винтовкой по спинам митингующихся и по-деревенски слегка вычурно при этом раскланиваясь и извиняясь, пробирался к входной дворцовой двери, митингующийся народ что-то трижды хором проорал, прогалдел и, гудя бодрыми, громкими, решительными, но уже приватными голосами, незаметно и решительно куда-то рассосался.

Заветная входная, красивая как конфетка, дверь перед самым носом Ивана вдруг резко распахнулась, и от удара по лбу Иван присел на брусчатку. Из распахнутой двери показался товарищ Эйно Рахья с двумя револьверами наизготовку. Не обратив излишнего внимания на ушибленного дверью Ивана, он осмотрелся, обернулся и поманил кого-то рукой. Вслед за Рахья из особняка быстрым шагом вышли товарищи Ленин, Зиновьев с раскрытым блокнотом, в котором он что-то строчил карандашом, и семенящая за ними следом Мария Ильинична Ульянова с бутербродами на подносе. Кавалькада миновала ошарашенного Ивана и направилась в сторону переулка.

Ивану оставалось только подняться с брусчатки и шагнуть в открытую дверь…

Старший матрос Поршман в этот момент нёс своё революционное дежурство за письменным столом в бывшем гардеробном зале с зеркалами, прикидывая в уме варианты, как провести эту дежурную ночь с наибольшей для себя пользой и удовольствием.

Дверь открылась, и в помещение буквально втолкнулся (или воткнулся) вооружённый трёхлинейкой и оловянным чайником, обескураженный Иван с красным лицом и вытаращенными глазами…

Ощущая себя при важном официальном исполнении, дежурный матрос состроил зверское лицо, глянув на вошедшего пристально и сурово, затем широко улыбнулся и, будто огрев плёткой коренного рысака, с места понёс в галоп…

– Ба-а, какие люди! – Ну, входи, входи, срань окопная, не бзди. Ну, здорово, что ль! Как там тебя?

– Нижний чин, Престолопоклонный Иван! – вставил Иван.

– Здравствуй, Иван!

– Здорово, товарищ!

– Флот пехоте не товарищ!.. Мы – братва! Дай-ка пять! Старший матрос Поршман-Боеголовкин, Феликс Давыдович! Для близких друзей и блядей – просто Феликс.

– Здравия желаем, товарищ Пеникс!..

– Здорово, Ванюша!.. Давай-ка почеломкаемся. Царский режим мандой накрылся, теперь все люди – братья!

– Ито, правда, браток! – согласился Иван, поспешно утерев себе лицо рукавом, – Давай, что ли, похристосуемся… М-м-м-м… Чмо! Чмо! Чмо!

Матрос, как вампир, впился в Ивановы губы, которые тут же онемели и утратили всякую чувствительность.

«Ха! З-з-з-з… Ч-вок! Ч-вак! Чу-фыкс!» – клокотало и булькало во рту у Ивана, где безраздельно хозяйничал огромный раскалённый язык, казалось, не только самого дежурного матроса Поршмана, но и всего революционного балтийского морфлота.

– Воистину того, товарищ Пеникс! – чуть не подавился воздухом полузадушенный Иван, когда матрос Поршман, с усилием неимоверным, оторвался наконец от своей жертвы.

– Х-х-х! Ф-ф-ф-ф-ф, – отдувался Поршман.

– Товарищ Пеникс… Браток, а ты, часом, куревом не богат? – робко поинтересовался Иван.

– Ф-с-з-з! Табаку, Вань, не держим…

– Ан, врёшь, браток… А гумажка на что?

– Дура… Это ж для марафету.

– Чаво?

– Ну, это… для кокаину, – качнувшись, Поршман направился к своему дежурному посту за столом.

– Ча-во? – оживился Иван, услышав интересное незнакомое слово.

– Да, для дури, деревня.

– Для ду-у-ури?.. – по-детски изумился Иван.

– А ты сам спробуй. Накося… Да, ты винтарь отставь, чайником не греми! Вот. Зырь на меня, – Поршман носом потянул из рассыпанной щепотки бумажной трубочкой белый порошок, крякнул и передал трубочку Ивану, – Потяни. Ну! Н-ну…

– Х-р… Б-хай! Б-хай! Бхек-к! Р-р-р-р… – болезненно отреагировал Иван, выпрямляясь над столом с испачканным белым кончиком носа.

– Ну? Н-ну?, – настаивал Поршман.

– Х-хи! Х-х-хо! Бхек-бхек… Б-хе-хе-хек! Х-р-р…

– Н-ну-у?

– Х-р-р-р-р… Пропст!

– Как-как?

– Госпр! Х-р-р-р-р…

– А ты, Вань, как думал!

Слёзы брызнули из голубых Ивановых глаз.

– Про-поди-гос-сти! Х-р-р-р… Про-гос-сти-поди! Х-р-р-р! Х-р-р-р…

– Сивушки для полировочки, Вань? Чистый янтарь!

– Х-ха! Г-га… И-и-грэк-ха! Грэ-к-ха! Прос-ти, Гос-поди… Ик! Ик! От… И-и-и-и… Б-б-хай! Б-б-б-хай! Б-б-б-б-ха-ха– хай… Господи, прости… От-т, пробуровило, мать твою!