Антон Калюский
Selfie / Селфи
Дебютная повесть в новом одноимённом авторском жанре
«Три!» «Два!» «Один!» Не слыша более ничего, кроме отзвуков сигнального пистолета, перебитых лишь криком моей радости на финише, бежал против лучших атлетов мира, упорно противясь сопровождающей усилия нарастающей боли в мышцах. Хотелось уже было орать от боли, но страх сбить дыхание сохранял концентрацию на дистанции. И радость! Вот она – долгожданная радость, осознанная лишь в то скорое мгновение, когда другие спортсмены на финише стали подходить со сдержанными от отчаяния поздравлениями. «Олимпийский рекорд и звание лучшего спринтера в мире» – это лишь слова, которые я услышал от бравших у меня интервью многочисленных репортёров. Сам я понимал, что закончился какой-то необычайно тяжкий путь, наполненный обилием бесконечных преодолений, которые не отпустить одним днём.
Было темно. Перевернувшись в кровати и поняв, что это был сон, я отпустил наивную улыбку и принял лёгкую радость, которая пришла ко мне с осознанием, что ночь ещё впереди и можно дальше попытаться поспать и насладиться столь приятными яркими сновидениями. Светлело… Теперь не понятно, почему вдруг стало настолько светло, когда глаза были открыты в очередной раз. Непривычно светло для этого времени года, середина октября всё-таки. Успокоив себя тем, что проспать работу мне не суждено (вспомнив установленный ещё с воскресенья на 8-00 будильник), я попробовал свернуться в скомканное от бесконечных переворотов одеяло и вернуться в мир сновидений, но всё же рука сама потянулась за лежавшим недалеко от кровати телефоном, чтобы проверить время. «8.43». О, нет! Может суббота?! Если суббота, то почему-то не вспоминается традиционно хмельная пятница… Будильник?! Проверив по непонятным причинам выключенный на 8-00 будильник, я понял, что думать уже поздно и вставать нужно так же быстро, минуя лень, как я рвался к олимпийскому финишу, минуя мышечную боль. Три… Два… Один… И я уже сидел на кухне в непросохшей после вечерней стирки майке, одев которую я думал, что сдержу лёгкий утренний телесный зной от недосыпа. Поняв, что чувство спешки притупляет уже даже инстинкт голода, я просто взял свою огромную кружку с кофе и пошёл в комнату здороваться с оставленным открытым с ночи и желающим подзарядки не меньше, чем я от кофе, ноутбуком.
Рунет изобиловал новостями. Успев пролистать только спортивный портал в поисках результатов прошедших в ночь на четверг матчей Лиги чемпионов, я всё же не стал испытывать терпение начальства и следующую минуту встретил закрывая дверь квартиры, установленную в воскресенье дядей Гошей, который за четыре неполных часа её установки успел выпить не меньшее число стаканов так любимого им «настоя Пачевника», как он гордо назвал смесь пакетированного чёрного чая с пару десятками капель какого-то бальзама, носящего, признаюсь, вполне приятный аромат, но из-за бесконечно грязной бутылки, из которой дядя Гоша, бывало, слизывал его, так и не опробованного мной. За дверью мне пришлось встретить не только следующую минуту, но и вторую, и третью, потому как дядя Гоша, жадно нанятый мной по объявлению с нижних рядов рекламной колонки по хозяйственным услугам, так и не смог должным образом проинсталлировать замок.
Было непросто. Было непросто отвязаться от диалога с соседкой Томой, вечно никуда неспешащей Томой, которая назло судьбе моей решила провести сеанс солярия в то самое время, когда все цивилизованные люди спешат на работу. А непросто мне было, потому что автомобиль Томы стоял рядом с моим, и по причине моей безграничной вежливости те пять-семь минут, которые я в это время года стабильно прогреваю свой автомобиль, мне пришлось провести в её обществе. Пять-семь минут. Когда ты проводишь эти минуты, слушая, как разминается твой двигатель, даже и не подумаешь, что за это время можно услышать пять-семь сотен слов, по прошествии которых ты потом всю дорогу до работы будешь пытаться вспомнить хотя бы пять-семь логичных умоизречений из всего их обилия.
«09–34». По первому инстинктивному порыву это время казалось временем, когда зафиксировали мою смерть. Наконец, мне посчастливилось разглядеть эти дешевые на вид часы моей начальницы, когда она демонстративно показала мне на них это значащее с виду что-то особенное время. Пока я наслаждался неожиданно интересным дизайном «Jaeger-LeCoultre», она, с трудом удерживая непривычную ей суровость в голосе, пыталась донести до меня, что такие ничтожные по уровню самоорганизации люди, как я, тормозят развитие всего прогрессивного делового мира, к которому, судя по резкому повышению тональности её голоса, она себя и причисляла.
Читать дальше