Денис Рубцов - Сѣверу Сѣверное

– Что показываетъ тепловизоръ?

– Молчаніе сомкнутыхъ губъ.

Ты ждёшь её въ обѣденное время, ждёшь подъ куполомъ гостиной, ждёшь за стеллажами книгъ и возлѣ окна съ юга (а дѣвочка она застѣнчивая, руки на колѣняхъ).

– Твоихъ.

– Моихъ.

Обнимаетъ за шею; локти высоко, лицо въ шарфъ, запястья.

Рѣдкія событія происходятъ всё время.

– Ты стонала.

– Что теперь предстоитъ?

– Раздѣться и быть вмѣстѣ.

– Хорошо.

Тихо въ космосѣ: безшумно смыкаются корабли (и щедрыхъ цвѣтовъ тамъ.., и ружья въ маслѣ, и сапогами по безкрайнему, топкому мху). Эстетика чистоты – по-весеннему лаконичной, когда въ молчаніи лояльности киваешь головой на преподнесённое почтительно простое.

Вотъ яблони вѣтвь и полюса стражъ – тѣни великихъ госплановъ. Закрыты созвѣздія и сомкнуты вѣки.

– Ложись-ка ты спать, воробушекъ.

– Ласточка.

– Голубка.

Гдѣ-то каштанъ во дворѣ голъ, гдѣ-то ель на балконѣ. На балконахъ изнанкой книги, книжки-столъ, пельмени – украшеніемъ подноса.

Бѣльевая верёвка инеемъ дрожитъ, брюква въ лёдъ – выброшена стынуть. Липнутъ рѣсницы другъ къ другу, не липнетъ снѣгъ – искрится.

***

Синій цвѣтъ колготъ, синяго цвѣта лакъ. Подъ синимъ платьемъ страстью натёрта…

– Навѣрняка кобальтъ.

Въ такіе холода ты выглядишь особенно красиво.

– Вотъ и всё.

– Ѣдемъ на турбазу.

Мохнатые, колючіе, иглами. Шершавые корой виды сани объѣзжаютъ.

Ты.., вся-то въ сажѣ, будто сельскій котёнокъ. Котёнку мѣсяца три, тебѣ же совсѣмъ юно.

– У меня соболёкъ есть, зарницы и полный подполъ соленій.

– Что думаешь дѣлать?

– Думать; и дѣлать.

Ты замужемъ побывать успѣла, успѣла дважды, смогла не родить.

Цвѣтъ льна на тебѣ сейчасъ, сумерекъ лазури. Гольфъ полосъ.

– Отъ хорошаго шрамы не образуются.

– И всё же, меня здѣсь быть не должно.

Солнце круглое, большое. Соты въ шесть угловъ, по подсолнечнику спирали; что-то ещё – стоитъ вспомнить.

Киноплёнка, какъ звѣробой; хмеля шишекъ масляная шелуха, шмели. Гирька въ двадцать граммъ на бокъ повалена, а ты сидишь поджавъ къ груди свои колѣни и тихо дышишь.

Въ твоихъ косичкахъ лебеда украдкой вплетена, ягоды бузины.

– Княжна.

– Народа родины вождь.

– Времени.

Фальцевой кровли мѣдь въ зелень времени уходитъ; сныть возлѣ, адонисъ.

Раскрытъ матрёшки ароматъ – комода красота.

Ксилолитовый полъ дома-коммуны, кадка съ цвѣткомъ, въ ладоняхъ жучокъ – коровка божья.

Есть три времени у этой исторіи.

– Три – обычно.

– Теперь восемь.

Женственности архетипъ изъ ларя въ павловопосадскомъ платкѣ изъятъ. Ты подросла.

– Ты слишкомъ долго ждёшь вѣчность.

– Такъ это же вѣчность.

Это и свѣтлый ресторанъ, это и дынный лимонадъ. Эта дѣвчонка, какъ метель; застывшая иллюминація въ кусочкѣ янтаря.

Сегодня непостижимой грозы обзоръ. Сегодня ты рядомъ.

Телеграфный языкъ, такіе діалоги:

– Здравствуй, косточка телячья, сейчасъ тебя обглодаю.

– Смущаешь. Здравствуй.

Полдень. Широта. Стрѣлки переведены такъ, что до сихъ поръ нѣтъ солнца.

– Разсвѣта.

– Разсвѣта.

Зелёной пастой въ ручкѣ ты выводишь зелёные листья съ нажимомъ. Насъ окружилъ циклонъ, какъ будыльё въ глубинѣ осени.

– Не понимаю – говоришь ты.

– Особенно.

– Думаешь.., возбуждаешь?

– Думаю.

Если вообразить само естество трепета, которое вообще можно вообразить, то твой трепетъ только выше.