Денис Рубцов - Сѣверу Сѣверное

…отдыхать въ лѣсу слѣдуетъ. Тамъ та охота – не игра, тамъ та охота – необходимость съ достоинствомъ.

– Тогда достойное достанется достойнымъ и погонщикамъ перепадётъ погоня.

– Тогда незачѣмъ на мышей, на голубей въ стаяхъ незачѣмъ.

– Значитъ, за звѣремъ. И, если не убить, значитъ, воспитать.

Сейчасъ бы тишины испить.

– Заново, ещё разъ.

Старый пухъ аллеи въ дальнемъ секторѣ парка, цемента заборъ – огражденіе рва поросшаго полынной зеленью времени. Колесо, фонтанъ, памятникъ и заброшенный лѣтній театръ подъ открытымъ небомъ. Она ёрзаетъ на скамьѣ и ждётъ поцѣлуя.

Космеи – цвѣты на клумбахъ. Непроглядный массивъ тополей Совѣтскаго Союза, ихъ кронъ; и гуща лѣта.

– Здѣсь только мы?

– Да.

…и кисло-сладкій вкусъ конфетъ изъ кармана, что липнутъ къ бумагѣ обёртки.

Обкомовскій домъ, дворъ, колонка, банкъ и круглосуточный магазинъ.

Здѣсь живётъ лѣсорубъ.

– Ты знаешь, ты черезъ это прошёлъ?

– Да, это результатъ экстраполяціи.

Ромъ изъ Кубы, тонкостѣнный стаканъ съ жёлтымъ ободомъ полосы. Ножи, знакомыя вилки. Жаркое на газовой плитѣ – курица, въ томатахъ растёртъ чеснокъ.

Возлѣ – фабрика безъ стёколъ на окнахъ. Цвѣта краснаго кирпича, съ цифрами на фасадѣ: одинъ, девять, пять, три.

Тамъ полынь по забору. Тамъ ракитникъ на клумбахъ, георгины миньонъ.

Тамъ ракета, качели, сарай.

Двое мужчинъ и оба въ костюмахъ. Не кричатъ, глаголы почтенія ихъ благородны. Одинъ – съ тростью и въ шляпѣ, иной же – при орденѣ. Рядомъ бабы.

– Ей, красотой цвѣта тли, не довѣряй и беременность.

Пыль на цвѣтахъ, на красной сальвіи. Губная гармонь. Дно дня города – площадный гвалтъ едва слышенъ; тамъ пиво и потъ.

Карданный валъ – голосъ танка; и лѣто дымкой взялось. Нѣтъ ни дождей, ни грибовъ. Лишь репейника пухъ по полу почты вьётся.

Дрожитъ удочка поднятая до самыхъ вершинъ. Сверчатъ сверчки, стрижи не летаютъ. Въ низовьѣ иныхъ горъ, возлѣ рѣки – утро.

Собрать подъ бубенъ сиротъ бездомныхъ предстоитъ – звѣря пушного и съ воронымъ перомъ. Незабудокъ букетъ, росы.

– Помню, какъ въ первомъ классѣ оставилъ ботинки на первомъ этажѣ гимназіи.

– Исчезли въ сумеркахъ?

– Безслѣдно.

Если кратко: вотъ я, ты тамъ; и водораздѣлъ.

Палисадника шафрановъ заросли, аптечной ромашки. У мальвы листья въ дождѣ, у тебя слёзы.

– Душа моя.

– Это отъ счастья.

– Никогда не былъ такъ счастливъ, какъ сегодня.

– Ты живи.

– Ты же видишь, у меня получается.

Отцвѣлъ картофель, созрѣлъ – клубни по пашнѣ. Тыквъ розсыпь – временное явленіе; и чеснока косы.

– Ты человѣкъ?

– Да, человѣкъ.

– Это нормально.

– Сейчасъ, да, нормально.

Въ такихъ подъѣздахъ пахнетъ варёной картошкой; учтёнъ алоэ, изгибы его колючекъ.

Крутни ключъ дверного звонка – пригласитъ, усадитъ за столъ съ деревяннымъ ящикомъ хлѣбницы, нарѣжетъ окорока щедро, а въ кружкѣ (съ пастушкомъ и гусями) поставитъ лимонный чай, только что съ газа.

– Послѣднее время много думалъ.

– Новая шутка.

– Ладно.

На окнѣ – алоэ. И здѣсь тоже.

Миѳы, что стоятъ за нами: возвращающаяся съ охоты борзая – уже вдалекѣ, за буреломомъ, за царь-бурьяномъ.

Подъ янтарёмъ липы, наблюдаетъ за своимъ хвостомъ лисёнокъ; щурится.

– Помнишь?

– Планетарный масштабъ встрѣчи двухъ большихъ людей.

– Насъ двое?

– Насъ больше. Ещё больше.

Жёлтая листва по автомобилю «Побѣда» (возлѣ калитки), въ ста метрахъ журавликъ скрипитъ. Громыхаетъ.

Ты смотришь на себя, просматриваешь хроники, всматриваешься въ чащу суеты и душной скованности.

Зной.

– Кто эти двое?