Мария Фомальгаут - Выключатель тьмы

Никого…

– Ну чего ты… устал?

Смотрю на Нинку, издевается, что ли…

– С чего уставать, три месяца не работаю, как сократили…

Нинка снова обнимает, целует, вот черт…

– Ничего… найдешь… обязательно. Такого мужика, блин, директор не заценил… Ты у меня без дела не останешься… ну айда ужинать, я курчонка сварила…

– Да я…

– Да ты поешь, выпил же, закусить надо…

Рехнулась она, что ли… Иду за Нинкой, пол качается под ногами, тпру, стоять, ком-му сказал… не, Нинка у меня вообще золотая баба, зо-ло-та-я… для такой не то что на фабрике гробиться, для такой хоть с моста прыгнуть, хоть поперек целой армии пойти не страшно…

Пол выскакивает из-под ног, Нинка меня хватает, держись, держись…

Ах ты ж долбанный на хрен…

– Ой, Люсь, да чего ссоришься с ним, так и всю жизнь можно проссориться… Да всю жизнь, говорю, проссориться можно, делать, что ли, больше нечего? Да ну тя, Люсь… да мы со своим давно уже не цапаемся… Да нет, не пьет… Ой, Люсь, ну какие там кодирования, ну кто там в это верит вообще? Сам бросил, он у меня мужик что надо… Да помирились… да само все как-то… видишь… приснилось мне тут… ну да, бывает, муть всякая ночью в голову лезет… вот привиделось… что я одна. Ну вообще одна-одинешенька… в пустоте… вот так вот… да говорю тебе, вообще вокруг ничего нет, вообще! Вот так вот, ну то есть все где-то есть, ну далеко-далеко, вообще не найти, до них хоть миллион лет иди, не дойдешь… и мой где-то там… тоже далеко-далеко… слушай, так страшно вообще стало… просыпаюсь, реву… Тут мой возвращается, на бровях, под мухой… Ты прикинь, я ему на шею прямо кинулась, миленький, вернулся… Ну… да завязал он, говорю тебе… после такого… да нормально все у нас… говорю тебе, сон… жуть такая… вообще…

Ополаскиваю лицо.

Еще.

Еще.

Нужно идти. Нужно как-то пересилить себя, идти туда, в большой зал, на бой.

А что будет бой, я уже не сомневаюсь.

– Вам плохо?

– А?

Охранник у входа сочувственно смотрит на меня.

– А… нет… хорошо все… хорошо…

Выхожу в коридор. Чувствую, что сегодня не смогу держать оборону, не смогу договориться, он там, по ту сторону баррикады не поймет, не захочет понять, будет орать про санкции, про права, про несуществующие договоры какой-то вековой давности…

Нет, я его понимаю.

Его тоже можно понять… у него такая же Конфедерация, у него три галактики, у него люди, которых нужно чем-то согревать, у него… Так что вцепится он в это облако как клещ, чёрта с два отпустит. И здесь тоже его понять можно, облако – это не только сегодня топливо, это завтра топливо, через год, через век, через тысячу лет, когда погаснут звезды, и нужно будет чем-то согревать миллионы и миллиарды людей…

Вхожу в зал.

Протягиваю руку, как будто ничего не случилось, он делает то же самое, касаемся друг друга кончиками пальцев.

Садимся. Как борцы перед битвой. Сейчас кинется он на меня, задушит…

– Я… что подумал…

Почему я вздрагиваю от его голоса…

– Я что подумал… можно же облако… разделить…

– Простите?

– Разделить… облако. Вам половина, нам половина. Разграничители какие поставим… на наш век хватит…

Еле удерживаюсь, чтобы не спросить, а потом.

– А кто его знает, что оно там потом… может, и нас не будет потом…

Не верю. Не понимаю. Слишком просто, слишком внезапно, какая-то ловушка, подстава, за которую будем расплачиваться не только мы, но и наши потомки, из поколения в поколение…

– Да не думайте вы про нас так. Все-таки… ненадолго мы все… вместе.

– Это еще что, насчет войны, что ли, намекает… очень похоже.

– Да что вы, какая война… просто… кто знает, сколько все это продлится…

Снова касается моих пальцев своими, будто боится меня потерять, да что с ним…

– Да, господин министр… нет, господин министр… понимаете, я получил предупреждение. Да. Предупреждение. Нет, не от восточной Конфедерации. Тут другое… вы верите в вещие сны? Я тоже нет. да… приснилось что-то прошлой ночью… ну как вам сказать… как будто я остался один… ну вообще один… в целом мире… то есть, все остальные где-то есть, но где-то бесконечно далеко, так, что я до них не дойду никогда… вообще, никогда… Это было страшно. Да, господин министр, это было страшно. Когда я наутро увидел наших противников, я готов был их расцеловать. Да, господин министр, расцеловать, ни больше, ни меньше. У меня было такое чувство, что когда-нибудь мы с ними расстанемся навсегда, и я никогда их больше не увижу. Совсем. Да, господин министр… нет, господин министр… я знал, что вы меня не поймете…