Олег Веденеев - Гады

Однако все эти архитектурно-исторические изыски были безразличны аналитику Николай Николаичу Белякову, который был занят изучением важной информации.

Он сидел за столом, на котором как игральные карты были разложены небольшие фотографии нынешних обитателей «Белого дома». На обороте каждой фотки размашистым почерком Феликса была начертана должность, имя ее обладателя и краткая характеристика.

Беляков вытянул из колоды одну из карточек, взглянул на нее и, полюбовавшись эффектной брюнеткой с красивыми глазами, выдал по памяти: «Наталия Кабакова. Директор департамента международных связей. Визы шенген быстро. Красивая дура. Боится камер».

Конечно, Рот имел в виду телекамеры.

Вторым выпал пожилой лупоглазый господин с попугайским хохолком на макушке. Сизоватое лицо, по которому словно прошлись напильником, выдавало в нём заядлого курильщика с большим стажем.

«Вице-губернатор Петров. Сан Саныч. Человек-лошадь. Безотказный дурак. Тянет на себе всю работу. Одевается как сотрудник собеса. Жена дура».

Беляков покачал головой, пытаясь сообразить, как ему может пригодиться в работе эта информация.

Потом сдвинул колоду и вытащил снизу портрет смуглого небритыша. Двойник президента Ирана выглядел на фото сильно похудевшим и как-то особенно небритым.

«Директор дорожного фонда Воронков. Вороватая воровайка. Угроза имиджу правительства».

Следующей оказалась пожилая, похожая на болонку, низенькая полная блондинка-вамп с густо напомаженными губами. Беляков наморщил лоб и вспомнил: «Министр социальной политики Дарья Варежкина. Петровна. Дура набитая. Ее предшественник ходит под судом».

Белякову надоело тянуть их по одному, и он разложил «карты» веером. Первым выпал из колоды старый брыластый дядька, похожий на заслуженного бульдога.

«Пузо Вячеслав Иванович. Заместитель губернатора по общим вопросам. В прошлом журналюга-ренегат. Давным-давно написал дрянную книжку про Лысого, за что и попал в его „команду“. Балласт».

– Во, как люди карьеру делают!

Прямо за Пузом лежали фотки двух коренастых, похожих друг на друга молодых мужчин в одинаковых итальянских костюмах. Они были скреплены степлером.

«Слева замгубернатора Святкин. Чемпион мира. Справа министр спорта Кругляшов. Чемпион Европы. Оба дураки».

«Не многовато ли дураков во власти?» – подумал Беляков, расправляя плечи.

Впрочем, по классификации Роттенмайера, кроме дураков, были еще попки, подкидыши и пересидельцы.

Попками Феликс окрестил бесполезных людей, кого нельзя было отнести к дуракам по формальным основаниям. Подкидышами назывались те, кого губернатору подкинули – попросили «сверху» взять к себе на работу – как правило, на время. Пересидельцами тоже были «мигранты». К ним относились серьезные люди, по той или иной причине лишившиеся должностей в других регионах или столице. Им надо было пересидеть в провинции годик-другой.

Особой характеристики удостоился министр культуры Лука Моисеевич Редькин – колоритный мужик с огромными усами, у которого Рот прямо на лбу написал заглавными буквами: «М..ДАК».

Зазвонил будильник, поставленный с вечера. Это значило, что пора отложить пасьянс и отправляться на новую работу. В Кремль.

Беляков засобирался.

***

Пресс-служба регионального правительства, кроме приемной и кабинета Феликса, занимала в «Белом доме» еще два помещения – оборудованный на лестничной клетке между вторым и третьим этажами аппендикс-«стекляшку» и бывший буфет, спрятанный на третьем этаже. В них помещались 28 посадочных мест для сотрудников, а если быть совсем точным – для сотрудниц. Дамы и девушки всех возрастов, калибров, мастей и степеней привлекательности составляли тот самый неповторимый букет отношений, которым отличается всякий уважающий себя террариум единомышленников. Еще одним мужчиной в коллективе, кроме Роттенмайера, был угрюмого вида юрист. Смутить его не мог даже выворачивающий душу смех руководителя.

Беляков вспомнил, что у Феликса никогда не складывались отношения с мужиками. Было странно видеть, как в гогочущей мужской компании с ее солеными шутками, он смущается и краснеет, не зная, что сказать и куда деть руки. В прошлые годы это можно было списать на юношескую застенчивость (Рот был моложе всех и не раз был посылаем за пивом), однако теперь всё говорило о том, что это диагноз. И в «стекляшке», и в «буфете», и у себя в кабинете в окружении дам Рот преображался, начинал громко говорить глупости, которые считал шутками и сам же им смеялся под снисходительные и льстивые взгляды своих материально зависимых от него обожательниц.