Константин Кропоткин - Узлы и нити

И в школе первая училась лучше второй, была упорней. Она успевала по всем предметам, схватывая «неуды» только если уж чересчур много на себя брала и за кучей дополнительных заданий забывала сделать основные.

Вторая хорошо считала, интересовалась естественными науками – биология занимала ее особенно, а когда изучали строение человеческого тела, то учительница не могла ею нахвалиться: тихая круглощекая девочка знала дотошно, из чего состоит организм человека. «Гены», – говорила она потихоньку о дочери доктора. Первая зубрила тоже, но не было легкости в том, как попадали знания в ее, чуть вытянутую к небу, понемногу темнеющую голову.

Однажды, оказавшись нечаянно лучше, опередив на уроке биологии, сестра вторая разозлила сестру первую. И уже через два урока слива громко смеялась над вишенкой, показывала на нее пальцем, когда та, не очень-то ловкая, упала на физкультуре во время бега.

Первая, темная слива, хотела остаться первой.

Вторая, сочная вишенка, была необидчива.

Двойняшки были разными, но не настолько, чтобы дуэты их стали дуэлями. Одна настаивала, другая уступала. Одна не была слишком уж злой девочкой, а доброта другой была небеспредельна.

Вторая была, скорей, равнодушна. Ее – крупную, как и сестра, но не такую порывистую – было нелегко растревожить. Слез ее не видел никто, никогда.

Рассмешить ее, впрочем, можно было запросто: девочка-вишенка смеялась громко, до слез, до покраснения носа. Она не хихикала деликатно, как бывает с воспитанными барышнями, а хохотала от души. Крупная девочка – и смех у нее большой. Голос у нее, кстати, всегда был звучным, жестяного немного оттенка.

Так и жили.

Они обе стали учительницами, к чему пришли разными путями. Вишенка просто захотела быть, как мать, домохозяйка – и пошла изучать домоводство, этот экспериментальный по тем временам курс, в котором бухгалтерия прирастала готовкой, а шитье – основами менеджмента, хоть не было в тогдашних словарях такого слова.

Другая – прожившая на свете дольше своей сестры на целых две минуты – обратилась за советом к специалистам. В последнем классе школы она записалась на курсы профориентации, проконсультировалась, какие профессии пользуются спросом и имеют перспективы в смысле обеспечения и равноправия – и, получив у знатоков указание, подала документы на учителя младших классов.

Став девушками, двойняшки разъехались по разным городам и друг другу даже не писали. Они приезжали домой вразнобой. Первая все реже, – у нее появились кавалеры, а вторая все чаще и чаще, пока не сделалась беременной. На четвертом курсе она вышла замуж за сына директора местной школы, худощавого – деревянного обаяния – молодого человека с тревожным взглядом круглых бледных глаз, молодого врача.

На свадьбе вишенка была в нежно-голубом платье из модной синтетики, которое облепляло ее тело, особенно подчеркивая выросший тугой живот. Она беременность не скрывала, проблемы из нее не делала, жила, как была – она не стала отказываться даже от курения, к которому вместе с сестрой пристрастилась еще в школе.

Их мать тоже курила – только у нее это было с войны.

На брюхатую невесту смотрели без осуждения, и дело не в новых временах, дозволивших больше свобод. Судя по веселым скабрезностям стариков из числа гостей, – молодая была хороша именно тем, что на сносях; она плодородна, а значит, в семье будет много детей, а значит, будет счастье.

Оно и было. Женщина-вишенка и муж ее, сухой жердь, счастливо зажили вместе – врач деревенский и добродушная жена его, домохозяйка.

Сестра на свадьбе у сестры, конечно, тоже была. На свадебных фотографиях у нее блестящее лицо, наряд из несочетаемых друг с другом цветов. Считая себя человеком творческим, она творила моду, которая, объективно говоря, модой не была, а была нелепостью. Она пренебрегала полутонами, сочетая синее с лиловым, фиолетовым, сиреневым, считая их подходящими друг к другу и, также не очень разборчивая с оттенками других цветов, могла вырядиться черт знает во что.

Она была яркой, ей этого было достаточно.

Когда вышла она в большой мир дипломированным специалистом, то потребность в учителях младших классов уже иссякла – наслушавшись профориентирующих советов, в школы пошли многие, так что к выпуску она могла довольствоваться только поденкой, «почасовиком-затейником», – как, не умея впадать в уныние, величала себя молодая учительница.

Через года два-три вышла замуж за моряка. В городе, кроме педагогического, была еще мореходка – мальчики ходили к девочкам, педагогика венчалась с морским делом часто, а перед входом в общежитие педвуза, «бабьего царства», часто вспыхивали драки; «дело молодое».