Миша Певзнер - Либидо рулит, или Женская сексуальность и мировой финансовый кризис

В 1929 году, когда была принята вторая редакция устава Российского Коммунистического Союза Молодежи. В этой редакции «крамольный» параграф о соитии был изъят…

В начале 30-х годов большевики повели борьбу с «бытовой распущенностью» под лозунгом: «тот, кто «разложился в быту», легко может попасть под влияние классового врага». Основой социального порядка вновь стала моногамная семья. Это было связано и с требованиями демографии, но в не меньшей степени со стремлением Сталина искоренить всякую свободу, осуществлять тотальный контроль над гражданами. «Распущенность нравов» стала официально порицаемой. Общественное мнение снова стало склоняться к тому, что «семья – ячейка общества», а основа порядка – моногамность.

Семья, через принцип коллективной ответственности и институт заложничества, стала мощным оружием в руках тоталитарного государства. С принятием «сталинской» конституции потерял силу декрет «Об отмене брака». В 1934 году были запрещены аборты, в марте этого же года председатель ВЦИК Калинин, подписывает закон, запрещавший и каравший половые контакты между мужчинами.

Отныне, в советском кинематографе, если вдруг, в поле зрения зрителей попадало супружеское ложе, то использовалось оно, исключительно для дебатов с женой о коллективизации, индустриализации, правом уклоне, и лишь в крайних случаях, для сна. Если молодой большевик предлагал девушке в красной косынке создать семью сегодня на ночь, она с огнем в глазах отвечала: «Еще не время, товарищ. Еще не зажжён пожар мировой революции».

Идеи социалистического аскетизма стали нормой жизни.

– А что в это время было в Европе? Викторианское целомудрие?

– Внешне, да. Не пережившим столь мощных социальных потрясений Европе и США по части сексуальной свободы, конечно, было далеко до революционной России. Там официально господствовала викторианская мораль, в соответствии с которой от девушки требовалась невинность не только физиологическая, но и духовная, понимаемая как неосведомленность. В идеале юная особа не должна была иметь ни малейшего представления о том, чем муж с женой занимаются в постели. Многие молодые женщины, столкнувшись в первую брачную ночь с реальностью, приходили в ужас, убегали к родителям и даже пытались покончить с собой. Всё, что хоть намеком могло иметь отношение к сексуальности, было табуировано. Считалось неприличным даже предложить даме «ножку цыпленка». За гомосексуализм сажали в тюрьму, а мастурбация считалась, чуть ли не психическим отклонением и, уж во всяком случае, занятием чрезвычайно для мозга и нервной системы вредным. Вот отрывок из изданной в 60-х годах 20-го века, книги по домоводству «Советы для мужчин»: «После совершения интимного акта с женой, вы должны позволить ей пойти в ванную, но следовать за ней не нужно, дайте ей побыть одной. Возможно, она захочет поплакать». Но это лишь официально, а жизнь есть жизнь, природа берёт своё и процесс трансформации происходил весьма активно. В первой четверти 20-го века в странах Западной Европы и США получила широкое распространением особая форма сексуального поведения молодежи на свиданиях – петтинг (англ. Petting – «ласкание») что представляет из себя, если верить словарям, «преднамеренное получение оргазма искусственным возбуждением эрогенных зон в условиях двустороннего контакта, исключающего непосредственное соприкосновение гениталий».

По данным зарубежных социологов, на тот момент, к 15-летнему возрасту опыт петтинга имели 40 %, а к 18 годам – до 95 % американских девушек. Петтинг стал своего рода компромиссом между возможностью сексуального наслаждения с минимальным риском и необходимостью соблюдать моральные требования общества. По тем же данным, 55 % женщин имели от 2 до 10, а 24 % до 30 добрачных партнеров по петтингу; у 37 % мужчин было от 6 до 20 партнерш, а у 21 % – от 21 до 50. Именно частая смена партнеров “по удовольствиям” стала одним из характерных признаков нарождающегося сексуального либерализма в западном довоенном обществе.

– Петя идет на митинг, а Митя идет на петтинг, а Мила идет на мыло ей петтинга не хватило… [8] Из стихотворения Бориса Бомштейна.