Елена Блюмина - Балет асфальтовых катков. Невыдуманные истории

Учились они на параллельных потоках, и Левушка давно с интересом посматривал в ее сторону на общих лекциях. Изольда тоже ходила на танцы – иногда с подружками, но чаще с разнообразными кавалерами, так что подступиться к ней было не так-то просто. Смущали еще высокие каблуки ее выходных «лодочек». В них она получалась одного роста с Левой, а может, и чуть выше.

Однажды, когда Изочка пришла в ДК не с очередным поклонником, а с малоинтересной подружкой, Лев решительно направился к девушкам. Звучало его любимое танго «Утомленное солнце». Танцевать с ней было одно удовольствие, так легко она двигалась, так хорошо чувствовала музыку и партнера. Но проклятые каблуки не давали Леве покоя, и, провожая партнершу на место, он сказал:

– Вы мне очень нравитесь, и мне хотелось бы танцевать только с вами, но, пожалуйста, приходите в других туфлях, на маленьком каблуке!

Про себя загадал: придет на низком каблуке, значит, он ей тоже нравится. Нет… – но к отказам Левушка совершенно не привык.

Бог мой, другие выходные туфли! Да где ж их взять-то? О том, чтобы купить новые, нечего было и мечтать, а занимать вещи у подружек Изольда терпеть не могла. Парень ей, безусловно, нравился. А кому, сказать по совести, он не нравился? Хоть она и помогала незадачливой Верке писать ему любовные письма, сама была бы совсем не прочь встречаться с лучшим «линдачом» и музыкантом института. Из себя выпрыгивать ради этого она, однако, не собиралась. В следующую субботу пошла все в тех же «лодочках».

У Левы, как нарочно, не хватало денег на входной билет: убогая стипендия кончилась еще на прошлой неделе, у матери просить язык не поворачивался, но посмотреть на Изольдины каблуки было совершенно необходимо. Забрался привычным путем по пожарной лестнице, заглянул в окно. Вот и она, между прочим, опять с подружкой – это хорошо. Так, а туфли? Вот черт, все те же! Значит, не заинтересована… Раздосадованный, спустился на землю, проникать в зал совсем не хотелось. Да… признаться, не ожидал. Что ж, нет так нет, навязываться не привык. «Изольда», потому что «изо льда», – тем и утешился.

Левушкино отсутствие было замечено, но расстроило не слишком: подпирать стенку Изольде никогда не приходилось. А молодых людей, которым никакие каблуки не страшны, – пруд пруди. Вот, скажем, Генрих – старшекурсник из Водного. Высок, хорош собой, чрезвычайно обходителен, и форма речника ему здорово идет. Пожалуй, надо разрешить ему проводить себя до дома. А Левушка… Что ж, немного грустно, но это пройдет…

Генрих оказался парнем куда как более настойчивым и в себе уверенным, так что институт Изочка заканчивала уже с другой фамилией и глубоко беременной. После рождения первенца работала по распределению в школе, потом аспирантура, защита диссертации – и опять любимый Пединститут. В двадцать восемь – уже доцент, в тридцать – второй сын родился, в тридцать два – декан истфила. Семья, работа, бесконечная круговерть… О Левушке слышала иногда от однокашников, что женился (легкий вздох), сын у него вроде, директором школы в детской колонии стал.

Всем хорош был муж Генрих: о жене и детях заботился, тестя с тещей уважал, карьеру делал по партийно-речной линии. Вот только ревнив до потери сознания и всяческого здравого смысла. Однажды с кулаками на прохожего набросился, который осмелился у Изольды время спросить. Или вот синяк у жены на плече – откуда взялся? Хорошо хоть вспомнила, что о скобку дворовых ворот ударилась. Так водил примерять… Кто знает, может, проявлялся таким вот мучительным для обоих образом знаменитый польский гонор, ибо происходил Генрих из семьи, сосланной на Сахалин еще после подавления Польского восстания 1863 года.

Левушка же пал жертвой собственной ученицы. Он сначала после вуза в обычной школе работал, историю в старших классах преподавал. Понятное дело, школьницы обожали молодого-интересного историка, глазки строили, кокетничали напропалую, но все в рамках приличий. Но Алла, девушка, кстати, весьма неглупая и очень даже симпатичная, всякие мыслимые пределы переходила. Записки писала, после работы подкарауливала, даже зелья какого-то приворотного в носовой платок подсыпала, пробравшись тайком в учительскую раздевалку. Могла в час ночи в дверь позвонить и совершенно обалдевшему педагогу сказать томно так, длинными ресницами похлопав: «Ах, Левочка Борисыч, я вот на вас посмотрела, теперь могу спать спокойно!»

А однажды Левин младший брат, возвращаясь поздно вечером с какой-то студенческой попойки, заметил стройную фигурку, стоящую на карнизе и заглядывающую к ним в окна. Крикнул что-то, а она как сиганет со второго этажа – и была такова!