Сергей Шведов - Похороны Деда Мороза

Кира позвонила под вечер. Он думал, что она, наконец, извинится перед ним за вчерашнее, когда ему пришлось поневоле, как школьнику от надоевшей учительницы, выслушать от нее то обидное, что до сих пор лежало камнем в груди, но Кира ловко обошла скользкую тему и сразу взяла быка за рога.

– Ты когда будешь? – спросила она своим прокуренным голосом, как ни в чем не бывало. – У тебя сегодня занятий нет, я все знаю! Когда?

– А надо? – дерзко спрашивал он, злясь на себя и оглядываясь, слышит кто-нибудь их разговор, или нет.

– Не дерзи. Из-за тебя я день и ночь сижу на успокоительных!

– Ночь еще не настала.

– Умник! Давай ноги в руки, и сейчас же ко мне. Или репетировать ты не будешь? Знаешь, что тебя ждет?

– Армия, детка, – он усмехнулся в трубку и замолчал.

По опыту он уже хорошо себе представлял, чем заканчиваются его репетиции, но не мог ничего поделать, считая себя внушаемым и безвольным, как говорила когда-то мать. Мать его, кстати, в отличие от Киры, волевыми качествами похвастаться не могла, бралась за любую работу, откуда ее выгоняли, кидали, не доплачивали или искали повод, чтобы уволить, не заплатив, но она принималась за дело снова, с упорством, свойственным только русским женщинам, оставшимся с детьми на руках. Дети росли и становились большими, но она продолжала носиться с ними, словно большая глупая курица, давно растерявшая всех цыплят и позабывшая про то, как устраивают гнездо для уютной жизни. Вася успел отучиться в школе, куда ее вызывали редко и в основном за денежными поборами, поступить в Консерваторию по классу баяна, с детства вцепившись намертво в дурацкий тяжелый инструмент, а она все ходила за ним, тыкаясь в разные двери, и опасаясь, что с ним что-то случиться, провожая его по утрам до порога и собирая с собой еду. Он стеснялся ее, стараясь всячески избегать на людях, прятался в кабинетах, пока она торчала в консерваторском дворе, робко допытываясь у однокурсников, куда делся ее сынок, студент первого курса. Потом он познакомился с Кирой, потом с Музой, и все завертелось и понеслось, и помчалось так быстро, что ей было уже его не догнать. И она махнула рукой.

С Кирой у него все получилось неожиданно, кажется, в народе такие события называются «словно снег на голову», и он даже представить себе не мог в прошлом году, что будет с ней жить. Теперь, когда прошел уже год, и он повзрослел, если не стал умнее, начни он сначала, то вряд ли бы запал на нее. Но пути назад не было, а ломать намечавшуюся беспроблемную жизнь, обещавшую ему то, чего он никогда не достиг бы в своей большой, но обреченной на вечное прозябание у барского корыта семье, не хотелось. К тому же он скоро пришел к выводу, ошеломившему поначалу, но оказавшемуся непробиваемой истиной, что в жизни нет места принципам. Все принципы рано или поздно ведут к поражению, а поражений после поступления в Консерваторию он не терпел. Так же говорила и Кира, лежа в постели с ним и затягиваясь сигаретой после очередного соития, и он мысленно с ней соглашался, кривя свою наглую мордочку. Курила она по-страшному, как паровоз, но делать замечание ей он побаивался, намекая лишь, что когда-нибудь в самый неподходящий момент посадит окончательно легкие. Дома у нее было прокурено все, от потолков и покрытых роскошными старыми обоями стен, до последней сортирной бумаги и зубной пасты, которой он чистил зубы теперь, по утрам собираясь в консерваторию. Она любила подкрадываться тихо и незаметно сзади, пока он брился и драил зубы свои ее щеткой, стоя перед зеркалом голым, и неожиданно клала руки ему на плечи, пугая и дыша своим прокуренным перегаром, и чтобы скрыть подозрения, он сам начал незаметно курить. Это вызывало дома скандалы, но даже заходясь по утрам в крике, мать понимала, что мальчик ее уже взрослый и сам ведет свою жизнь туда, где ему хорошо. И потому Кира продолжала каждый раз с сигаретой в зубах прокрадываться к нему в ванную, даже если он торопился, и теряя голову, они начинали трахаться прямо там, стоя под душем или сидя на краешке унитаза, а потом он, распаренный и ошалевший, еще ощущая горький дымный вкус ее поцелуев, сломя голову мчался на занятия к профессорам, которые не мог пропустить.

Сейчас, словно подстегиваемый кнутом, затыкая уши от воплей застольных, он быстро оделся и вышел на улицу, ежась от морозного ветра со снегом. Кира уже ждала его, стоя в окне силуэтом, скособоченным и худым на фоне золотых занавесок, и конечно, курила.

– Ты старая, – хотел он уже ей сказать, но сдержался, привычно целуя долго и упоенно в губы, с которых она успевала каждый раз перед встречей смывать алую липкую помаду свою, готовясь к его приходу.