В то время ситуацию оценил и понял Ф. М. Достоевский. В январском выпуске «Дневника писателя» в 1877 году, он писал о том, что в русском обществе есть «черты какой-то новой действительности»….
Эта действительность отличалась от той, какая была в прежнем дворянском круге, историком которого, по его мнению, был Л. Толстой. Вот как он писал: «Пришел какой-то новый, еще неизвестный, но радикальный перелом, по крайней мере, огромное перерождение в новые и еще грядущие, почти неизвестные формы…» Можно провести параллель на наше время. Есть настрой построить новое общество, а света в конце тоннеля из старого прошлого не видно: с одной стороны капитализм, а с другой фермерство и крестьянская община.
«Чувствуется…, – писал в своем „Дневнике писателя“ Достоевский, – что огромная часть русского строя жизни осталась вовсе без наблюдения и без историка. По крайней мере, ясно, что жизнь средне-высшего нашего, особенно круга дворянского, столь ярко описанная нашими беллетристами, есть уже слишком ничтожный и обособленный уголок русской жизни. Кто ж будет Историком остальных уголков, кажется, страшно многочисленных? И если в этом хаосе, в котором давно уже, но теперь особенно, пребывает общественная жизнь, и нельзя отыскать еще нормального закона и руководящей нити даже, может быть, и шекспировских размеров художнику, то, по крайней мере, кто же осветит хотя бы часть этого хаоса и хотя бы и не мечтая о руководящей нити? Главное, как будто всем еще вовсе не до того, что это как бы еще рано для самых великих наших художников. У нас есть, бесспорно, жизнь разлагающаяся…, но есть, необходимо, и жизнь вновь складывающаяся. На новых уже началах».
Большинству молодых писателей того времени, тех 1880-х годов оказался не по плечу Пафос творчества великих предшественников, сила их протеста против социального зла, бесстрашие их философских исканий. Но и то, что в произведениях этих писателей было явно предопределено влиянием Толстого или Достоевского, Щедрина или Некрасова, звучало ослабленно, приглушенно. Однако это не только не препятствовало, а, наоборот, способствовало популярности таких произведений.
Провести параллели к нашему времени опять не составит труда.
Обессиленные идеи, тени, а то и просто почти карикатурные подобия великих образцов были как раз по вкусу читающему обывателю, который уже и в те годы оказывал решающее воздействие на состояние книжного рынка. Но в то время появилось, и неизбежно должно было возникнуть и встречное движение: появились писатели, сознательно и преднамеренно приспосабливающиеся к запросам читателя. Тут уже не могло быть и речи о какой-то выдержанности направления; всё большее распространение получила эклектическая подражательность: немного от Достоевского, кое-что из Толстого и Тургенева и совсем чуть-чуть такого, что отдаленно напоминает Щедрина.
Вот примерно так пишут наши современные «писатели». История повторяется.
Конец.
Когда слушаешь ночью у костра на рыбалке друга, с которым не виделся много лет, не грех сболтнуть лишнее, во время разговора. Особенно, когда, как и всякая рыбалка, не обошлось без спиртного. Во-первых: уха без водочки, да и за воспоминания…. Так мне рассказал Юрка о своем сокровенном.
Сначала про себя: окончив школу, я уехал учиться в далекие столицы, потом работал в далеких городах. А как вернулся на родину, сразу же, чтобы вспомнить молодость и юность свою – я пошел в наш старый рыболовный магазин покупать снасти. Я «затарился» всем необходимым для рыбалки с нуля: рюкзаком, удочкой, набором крючков и лесок, под конец примерял на себя и рыбацкую курточку от спецодежды, висящей тут же на вешалах. Вот тут мы и встретились с Юркой.
Ого! Я бы не узнал его сразу. Этого лысоватого человека с животиком и впалыми щеками, контрастирующими с широкоплечей рослой фигурой. Он сам ко мне подошел. И только присмотревшись вблизи, я увидел знакомые черты одноклассника-отличника Юрки.
Увидев, что я экипируюсь, собираюсь на рыбалку, он конечно же вызвался поехать со мной, тем более, что места те изменились, угадав что я собираюсь именно туда, пояснил Юрка. Он сообщил, что только что в те прошлые выходные был там, на нашей быстрой речке, – и там где раньше протекало русло, теперь застывшая вода старицы поросшее кувшинками, а река пробила новое русло среди песчаных берегов. Так что наша полянка, с устроенным кострищем, с лавками и столиком и местом для палатки над рекой на высоком берегу, – теперь далеко от реки. Место, куда мы ездили в юности с друзьями-одноклассниками теперь устарело, надо чуть ли не с два километра идти и искать новое местечко и для рыбалки и для отдыха.
Читать дальше