Геннадий Александровский - Перешагнуть через барьер (сборник)

Федор суетливо перекрестился, перепутав левое плечо с правым, и забормотал молитву:

– Отче наш… Это самое… Иже на Небе и на Земле…

Мужик он был сметливый и теоретически верующий. А теперь теория явственно переходила в область практики. Кто же еще мог говорить с ним таким таинственным образом? Только Господь. Он так и спросил напрямик:

– Это ты, Бог? Неужели я, многогрешный, сподобился? А я еще сомневался. Темный потому как.

И невидимый Голос ответил:

– Нет никакого Бога. Это все от невежества. Выражаясь научным языком, я есть Мировой Разум.

– Один черт, – заключил Федор, садясь на свою жесткую постель. – Что в лоб, что по лбу.

– Не скажи, – возразил Голос. – Ибо кто такой Бог? Мистическая личность, живущая неведомо где, за пределами материи, и посему никакого отношения к земным делам не имеющая.

– А ты? – вопросил Федор. – Ты-то где живешь?

– В Мета-мире, где таких Вселенных, как эта, – многие миллиарды. Я и есть Вселенная. Только не простая, а разумная. Все эти звезды, галактики и прочая мелочь и составляют мой мозг, или мировой информационный центр. Моя мысль находится одновременно в форме некоего поля в любой точке Вселенной.

Федор не выдержал и прервал ночного собеседника:

– Как это весь мир может быть мозгом? Плетешь ты какую-то ахинею, прости господи.

– Твое сознание примитивно, как у инфузории. Но я готов помочь тебе.

– А ты знаешь все? – обиделся Федор.

– Абсолютно все.

– Столько никто не знает. Вот, к примеру, что такое похмелка, чекушка, бодун, посошок, поддать и раздавить…

Голос сконфуженно примолк, а через минуту заявил:

– Жизнь на вашей микроскопической частичке открыта нами всего сто лет назад. Я лично еще не совсем адаптирован к вашему лексикону.

– Ну и ни фига ты не всемогущий. Так что отвали и дай мне доспать. Завтра «с ранья» за работу. Листвы навалило – по уши.

Но Голос не сдавался:

– Слушай, человек. Хочешь, я сделаю тебя самым знающим, самым умным, самым просвещенным. Кстати, какую науку ты хотел бы освоить? Стать ученым с мировым именем?

– Ну, блин, и этот за учебу. Я в свое время только до шестого класса дошел с одними двойками. Мне впору не о науках думать, а о том, как пережить кризис в стране и не загнуться до пенсии.

– И все же, – настаивал Голос, – это в моих силах. Станешь математиком, физиком – вот и обеспечишь свою жизнь. И не надо будет больше махать этим… приспособлением для уборки мусора.

– В самом деле? – задумался Федор. – Тут вроде халявой пахнет. Попробовать, что ли? Я вот, когда ночью на небо гляжу, всегда думаю: вот бы столько баксов иметь. Бог с тобой – валяй.

– О’кей, – почему-то по-английски согласился Голос и надолго замолчал. Федору надоело ждать. Да и сидеть на кровати в одном исподнем было и глупо, и холодно.

– Эй, – крикнул Федор, – где ты? Ты же обещал. Вот, блин, народ пошел: пообещают и надуют, как дурака.

– Никуда, блин, не пошел, – снова заговорил Голос. – Я уже все произвел. Сделал соответствующую флуктуацию информационного поля в области вашей Галактики, и теперь ты – крупнейший астрофизик своего времени, но не больше, а то тебя не поймут и сочтут не в здравом уме. Так что теперь наше общение с тобой упростится. А то мои соседи в других вселенных такие скучные. Да они и устроены по-другому. Не четырехмерный, а пятимерный континуум. Ты теперь отдохни, а завтра встанешь новым Эйнштейном.

– Кто такой? Еврей, наверное?

– А ты еще и ксенофоб. Вот не повезло мне с тобой. Ладно, ложись, дитя человеческое. Как это у вас: утро вечера мудренее.

Проснулся Федор как всегда чуть свет. Обмыл обросшую недельной щетиной физиономию, позавтракал всухомятку и, собрав свои орудия труда, вышел на трудовую вахту. В голове ничего нового не ощущалось, и Федор был спокоен. Он даже подумал, что все ночные разговоры – если не сон, то следствие увлечения горячительными напитками. И то сказать: тетка Анисья такую гадость гонит – в рот не лезет. Зато в голову ударяет, как кувалдой. Не спеша приступил к сметанию опавших за ночь листьев с тротуара, дыша свежим влажным воздухом. Подивился тому, что в голове никаких последствий вчерашнего застолья. Но мало ли чудес на свете. В семь утра из домов начали выходить люди, обремененные необходимостью соблюдать трудовое законодательство. Учитель Крутиков из их дома поприветствовал дворника по-свойски:

– Здорово, Евстигнеич! Убираешь?

И тут в голове Федора что-то щелкнуло, и неожиданно для самого себя он проговорил: