В тот день, в середине апреля, перед самым выпуском, как всегда, они брели по Бригадной, готовясь свернуть вниз, выйти по Подгорной к дороге через овраг, после чего Иветта прощалась с ним, поворачивала направо к себе на Высокую, а Макс дальше шел по широкой, шумной Фестивальной к себе на Кувецкое Поле. Сегодня они почему-то молчали, хотя раньше неторопливо беседовали на самые разнообразные темы, не затрагивали лишь тему отношений между мужчиной и женщиной. Иветта была интересна ему как собеседница, но не как женщина, Макса вообще мало интересовали девушки, он был слишком убежден в своей непопулярности и слишком глубоко погружен в себя. День принес сразу два сюрприза. Во-первых, по неизвестным науке причинам (ничего торжественного не намечалось) Иветта накрутила волосы, пришла в короткой юбке и в туфлях на каблуках, чего за ней раньше никогда не замечалось. Во-вторых, пока они шли вниз по узкой, засыпанной прошлогодними крылатками чахлых американских кленов тропинке вниз, она спросила:
– Почему я думаю, что в жизни тебе очень повезет в любви?
– В любви? – переспросил Сотовкин.
– Да. В любви. Теперь ответь мне на один вопрос: я тебе нравлюсь?
– Кхм. В каком качестве?
– Как женщина.
– Нууу… Ты симпатичная. – Сотовкин смущенно разглядывал ее. Платье ей очень шло, не интересуясь отношениями, Макс тем не менее был тем еще эстетом в области женской красоты и с удовольствием созерцал хорошо одетых симпатичных девушек. Густые, мягкого светло-русого цвета мелко завитые волосы вместо обычного хвоста сегодня красиво спадали на плечи, легкий ветер шевелил их, вызывая непонятное желание погладить Иветту по волосам. Тем не менее, Сотовкин держал руки в карманах, зная, что если он и решится на такое, ничем хорошим это не закончится.
– Я знаю. Но я немного о другом.
– О чем? – Макс не понял постановки вопроса.
– Ну, как сказать. Не подумай ничего плохого, но скажи мне: ты вообще собираешься искать себе девушку? Хоть когда-нибудь.
– Э… А зачем?
– То есть? – Она удивленно приподняла бровь.
«Ну вот, – разочарованно подумал Сотовкин, – сейчас она скажет, что я педик и что больше она со мной гулять не будет».
– Ты же знаешь, кто я. Какая у меня может быть девушка?
– У тебя? Вообще-то, любая. Просто они еще глупые. Они все глупые. Не обращай внимания на наших одноклассничков, я больших тупиц еще в жизни не встречала. Моя прошлая школа была намного лучше. Да, говорят, и в параллельных классах все намного лучше.
– Знаешь, – Сотовкин сорвал с клена связку старых крылаток и начал вертеть в руках, – мне просто как-то совершенно побоку все эти амурные дела. У меня другие интересы.
– И нет девушки, которая тебя хоть мало-мальски интересует?
– Такая девушка есть, это ты. Но ты меня интересуешь как собеседник. Вот мы с тобой гуляем, разговариваем. Мне больше и не надо. Ты интересная. Ты одна меня поддерживаешь в этой психбольнице.
– А почему я так думаю, – продолжила Иветта, – потому что ты ко всему подходишь как-то очень оригинально. Да, я понимаю, что тебе не до подружек, экзамены и все дела. Но ты мне все-таки скажи: ты действительно настолько холодный или просто стесняешься?
Сотовкин призадумался.
– Наверное, холодный.
– То есть ей придется брать тебя штурмом, как крепость…
– Не придется.
– Почему?
– Потому что я не хочу, чтобы меня кто-то штурмовал, лез мне в душу и вообще трогал. Я не хочу во все это лезть. Я знаю, что я унылый ханурик и никому не интересен, и не собираюсь меняться.
– Я бы так не сказала. – Иветта ласково улыбнулась. – Но спасибо за ответ. Тоже по-своему верная позиция.
– Ты же сама мне говорила, что каждый должен вести себя так, как считает нужным, правильно? Вот и я веду себя так. Я не хочу к себе кого-то подпускать, а тем более сам к кому-то лезть.
– Хорошо. Я тебя поняла. А теперь возьми меня за руку и помоги спуститься, я на каблуках и могу упасть.
После того разговора они шли вместе по улицам всего один раз. Сотовкин все настойчивее приходил к мысли, что ему действительно никто не интересен и не нужен. Ему было непонятно, как так можно сделать – взять и пропустить в душу чужого человека в грязных сапогах. Иветта стала делать прически, носить платья и каблуки, все чаще и ласковее улыбалась, сменила невзрачный зеленый рюкзак на элегантную сумочку, хотя ни с кем не встречалась. Сам же Макс хирел и худел на глазах, месяц с 25 апреля по 25 мая всегда был самым пакостным, сезонная депрессия достигала пика в момент годовщины смерти отца – двадцать пятого мая. Отец Макса, Кирилл Сотовкин, сценарист нескольких перестроечных фильмов регионального масштаба и немного писатель, умер еще до его рождения, в восемьдесят восьмом, у него был порок сердца и еще какая-то наследственная болезнь, Сотовкин заметил, что почти все его родственники по линии отца умерли рано и было это в конце весны – начале лета. Он не пошел ни на последний звонок, ни на выпускной вечер, молча пришел и забрал аттестат на следующий день, все лето просидел дома, изредка выбираясь порыбачить на пойменные пруды. Пережевывал мысль – «Никто мне не нужен. Я сам прекрасно проживу один». В десятый класс Макс Сотовкин не пошел и поступил в местный техникум.
Читать дальше