Николай Серый - Каникулы в барском особняке. Роман

Кузьма кашлянул многозначительно, и все на него посмотрели. Слуга басовито сказал:

– Вы, конечно, обратили внимание, что гость – сирота. Он сам об этом талдычил. Его искать никто не станет. Кому он нужен?..

Чирков, насупясь, возразил:

– Не станут его искать только в том случае, если он – не лазутчик. Иначе непременно будут попытки связаться с ним.

– Какой же он лазутчик? – сказал Кузьма. – Самый обычный и сквалыжный скупщик икон. Бывший интеллигент. А коли шпион, так легенда у него глупая: мелкий торгаш иконными досками. Да приличные люди на порог не пускают таких обормотов. Старухи и те, скорей всего, погонят его со двора граблями и вилами. С такой легендой никуда не внедриться. Нет, для лазутчика могли бы придумать более плодотворную басню.

Чирков удручённо потупился, и слуга мгновенно смекнул, что хозяина обидело пренебрежение версией о лазутчике. И самым почтительным тоном Кузьма поправился:

– Но нельзя, разумеется, и того исключить, что пришелец всё-таки заслан. И поэтому нужно его изолировать из предосторожности… На всякий случай… Условия у нас комфортные… и харчи лакомые… В цокольном этаже всегда наготове уютный казематик. Сопроводить гостя туда?

Чирков напыжился в кресле и гаркнул:

– Внимайте моей резолюции! Без канители законопатить его, и скармливать ему постную снедь! Я санкционирую это! И не нужно либеральничать с ним!

Кузьма степенно приоткрыл дверь и цокнул языком; прибежали псы. Осокин шарахнулся к окну и глянул на решётки; затем повернулся лицом ко псам и, слегка заикаясь, сказал:

– Безропотно я повинуюсь. Я только прошу обойтись без кандалов и вериг.

– Излишни здесь оковы с гирей, – произнёс Кузьма, осклабясь. – Отсюда нельзя дать стрекача, драпануть. Кукиш тебе, а не побег! Миндальничать не буду, но и на цепь не посажу. И клеймо-тавро на тебе я жечь не стану.

– Я вас благодарю, – молвил Осокин и, жмурясь, поклонился в пояс. Кузьма скомандовал псам: «Охранять», и те оскалились… Кузьма повёл пришельца в подвал, и псы, ощерясь трусили за этой четой…

«А ведь это уже всерьёз, – подумала Алла, ёрзая в кресле. – Мы очень рискуем. Наши прежние поступки – это ведь милые шалости и забавные плутни. А теперь серьёзный куш брошен на кон: незаконное лишение свободы. За это и в тюрьму могут упечь. Бред: я сплю на барачных нарах, и бельё у меня залатано лоскутьями! Но и прозябать надоело. Я ведь свихнусь умом от обилия канцелярской рутины…»

Чирков хохлился в кресле и щурился…

В комнату плавно вошла высокая седая женщина в зелёном сарафане и белом чепце. Она была худой и статной и с монашеским ликом; её накрахмаленный белый передник с алой каймой слегка похрустывал. Женщина произнесла грудным голосом:

– Пожалуйте к утренней трапезе.

– Благодарю я вас, Агафья Леонидовна, – ответил томный Чирков и, резво вскочив, устремился к двери. Седая Агафья учтиво посторонилась. Алла медленно встала и пошла за ним. Последней покинула комнату Агафья, плотно притворив дверь…

Они вошли в просторную столовую, где за прибором уже разместился худосочный белесый хлыщ, обряженный в серый с искрою кафтан старорусского покроя; дополнял наряд синий кушак.

– Салют тебе, Кирилл, – сказал Чирков и понюхал воздух. – Яства готовила Волченко?

– Да, это Агафья и варила, и жарила, – отозвался баском Кирилл, скребя ногтём мизинца левый висок. – Судя по кухонным ароматам, – изрядная стряпня…

– Хорошо, – изрёк Чирков и торжественно сел за овальный стол.

Сотрапезникам за столом прислуживал Кузьма, добавивший к своему наряду белые нитяные перчатки и узкий кинжал в серебристых ножнах. Слуга с блюдами ступал по коврам бесшумно и мягко, и усы его задорно топырились. Усердно накрахмаленные салфетки и скатерть тихо хрустели… Они вкушали на боярском серебре картофельный суп из бычьих хвостов, жареных цыплят, калачи и спаржу. Беседа сотрапезников была нервически-весёлой, и Кузьма прислушивался к их речам…

– Ишь, испугался пришелец, что мы его в кандалы закуём, – балагурил за едою Чирков. – Но мы милосердны будем, хотя он заслуживает не только застенка, но розог или батогов. Хотя Кузьма и отрицает, что он – лазутчик, но полностью нельзя этого исключить. Внушает незваный гость чувство брезгливости, но говорили мне, что теперь во многих разведках мира учат агентов казаться блеклыми и ничтожными. Для разведчика подобная личина чрезвычайно полезна… И должен я сказать, что у гостя повадки таковы, что будь он в толпе, то внимание на него обратили бы мы в последнюю очередь. Носки и бельё у него, наверное, заштопаны… И ты, любезная Алла, заприметила его только потому, что ты его застала в нелепой позе на ветке. Иначе ты не обратила бы на него никакого внимания. Но, глянув на него, ты поняла бессознательно, что он не прост. Его выдаёт выбор слов и лексика…