Николай Серый - Каникулы в барском особняке. Роман

Она посмотрела на собак, те вскочили, вильнули хвостами и с угрозой рявкнули. Он опасливо покосился на кобелей, затем он посмотрел на хозяйку, и взгляд его стал совершенно безразличным.

«Ишь ты, – шевельнулось в её мозгу, – глядит на меня так, будто я трухлявый пень». И она услышала вдруг свой голос:

– Какого чёрта вам здесь надо?

И сразу же подумала:

«Но почему козявке, сморчку, плесени я говорю „вы“? Не много ли чести?..»

И вдруг он решил добыть-таки себе здесь барыш. Или хотя бы окупить затраты на поездку. И ответил он хозяйке грубоватым тоном прохиндея, даже не пытаясь говорить мягче и учтивей:

– У меня дельце, выгодное для вас.

– Вы мне сулите выгоду? – молвила она с презреньем. И через миг она досадовала на себя за явную нарочитость этого презренья. – Вздумали выгодой меня поманить, хотя предстали предо мною шелудивой мартышкой на ветке. И даже извиниться не удосужились. Не осознали, по-моему, нелепость положения своего. Какие дела могут у меня с вами быть? Хотите узнать моё мнение о вас?

– А зачем? – вопросил он. – Вы ясно и резко дали мне понять, что ничто между нами не возможно. Дескать, не по Сеньке шапка. И поэтому безразлично мне, что думаете вы обо мне, кем считаете меня. Неряхой… прощелыгой… сволочью… Для меня вы – пустое место, ничто. Вы совершенно безразличны мне.

– Вот даже как… ушлый, прожжённый какой… – процедила она шипуче сквозь белые крепкие зубы.

Не привыкла она к безразличию, и поэтому очень обиделась. И дивилась она своей обиде: неужели её, такую великолепную и гордую, смог уязвить презренный, жалкий недотёпа. Она его не смогла уязвить, а он её смог. И вдруг она ощутила его странное превосходство над нею. Такое ощущение ошеломило её. Внезапно она вздрогнула от желания истязать пришельца.

– А ну, ступайте, шалопай, по аллее вперёд, – мрачно повелела она. – И не вздумайте рыпаться, а не то… – и гневным жестом она указала на псов. Под собачьим конвоем Осокин с баулом пошёл к особняку. Следом шествовала хозяйка, всё более свирепевшая.

«От чего вскипятилась она?..» – беспокойно размышлял Осокин, спотыкаясь и сутулясь. Рядом с собаками он оробел и начал при ходьбе ужиматься телом и семенить.

Вскоре уткнулся он в дубовую узорную дверь. Одна из собак касалась мордой его ног. Хозяйка, подбоченясь, недобро хмурилась, и ему стало страшно. Это не был страх перед людским презреньем, но страх перед телесной болью и за свою жизнь.

И вдруг он помыслил: «Хоть бы смерть оказалась лёгкой, без увечий и калеченья…» И он с ужасом изумился этой своей мысли. Он не понимал, почему вдруг подумал об увечьях и смерти…

С усилием хозяйка отворила тяжёлую дверь; Осокин в сени вошёл первым, за ним проскочили псы. Затем плавно вошла насупленная хозяйка и заперла дверь на ключ. Двинулись в гостиную: Осокина караулили собаки, а хозяйка тискала в жмене ключ вместе с белым кружевным платочком. Наконец, по карманам её были рассованы и ключ, и платок.

Преобладали в гостиной белые и чёрные цвета; на окнах были кованые решётки. Стояло на подоконнике распятие из пробкового дерева. В кадушке, украшенной чеканкой из меди, росла развесистая пальма. Столы и стулья были покрыты чёрным лаком. Темнели картины в строгих ампирных рамах; живописные полотна были столь темны, что содержанье их трудно было различить. Совершенно чёрной была мягкая мебель. И лишь потолок с лепниной был белым. И розовыми были несколько дверей в смежные комнаты.

Широкая чёрная лестница с левым загибом вела на второй этаж. Осокин начал подниматься по этой лестнице, но псы ворчаньем его остановили. Хозяйка подошла к одной из розовых дверей и резко её распахнула; затем поманила пальчиком Осокина, а псам звонко крикнула: «Лежать!» И собаки послушно легли на тёмный паркет…

Она пропустила Осокина вперёд. Комната была о трёх окнах, завешенных прозрачными серебристыми портьерами. Хозяйка, молча указала на высокое дубовое кресло, и он обессилено и безвольно в него плюхнулся. Сама она присела на мягкий табурет возле большого зеркала и подумала: «Оробел, струсил…» Его страх был ей приятен, и она подобрела; Осокин ощутил это наитием и спросил сиплым баритоном:

– И как же мне величать вас?

Она решила впредь обращаться к нему на «ты» и надменно молвила:

– Зовут меня Алла. Никогда не забывай добавлять к моему имени слово «госпожа». Иначе я строго с тебя взыщу.

– Всё я понял, госпожа Алла.

– А каким же именем тебя дразнят?