Николай Серый - Каникулы в барском особняке. Роман

– Зовут меня Илья Михайлович Осокин.

– Фамилия твоя не нужна мне. И тем паче – твоё отчество. Стань покорен, почтителен и, возможно, я буду милосердна к тебе.

– Но чем я вызвал у вас гнев?

– Я не сержусь на тебя: слишком много тебе чести. Но ты мне нужен для моих целей.

И нажала она кнопку возле зеркала, и раздался мелодичный звон. И мгновенно перед ними из гостиной появился кряжистый мужик в алой бархатной рубахе и в пояске с серебристыми бляхами и бахромой. Ещё на мужике были серые порты, заправленные в щегольские сапожки по голень. Мужик был черняв, усат и с бородой лопатой. Он церемонно поклонился хозяйке в пояс.

«Цирк какой-то… балаган и бред…» – подумал Осокин.

Хозяйка вскочила и, тыча перстом в Осокина, велела ражему мужику:

– Наблюдай, Кузьма, за ним. Смотри, чтобы не дал этот тип стрекача отсюда. Иначе доведу я тебя до остолбенения, твою судьбу исковеркаю.

– Повинуюсь, моя хозяйка Алла Зиновьевна, – хрипло и почтительно ответил Кузьма. – Я буду неусыпно бдеть.

И Кузьма замер на посту у дверей. Осокин взирал на ряженого мужика, застывшего смирно, по-воински, и моргал ошарашено. Алла важно ходила по комнате. И вдруг возник за спиной Кузьмы третий мужчина, начавший и хмыкать, и кашлять. Осокин решил, что долее располагаться в кресле не вполне вежливо, и встал.

– Здравствуйте, мой хозяин и князь Роман Валерьевич, – шепеляво и тягуче забормотал Кузьма.

– Привет, мой кучер, – буркнул небрежно хозяин и, прогарцевав мимо гостя к Алле, чмокнул её в обе щеки. Затем похвалил её:

– Сегодня ты, племянница, особенно свежа и изящна. Белоснежные перси и ланиты с румянцем. Ты – ангелочек!

Роман Валерьевич был в просторном синем костюме и белой сорочке с кружевным воротником. Это был юркий мужчина с брюшком, лысиной, усами и белесой бородёнкой клином. Пальцы его были унизаны перстнями и постоянно двигались. Глаза у него были выпуклые и тёмно-мутные, лицо мясистое, одутловатое с крупными морщинами, прямым носом и тонкими губами. Улыбаясь, он обнажал белые мелкие зубы. С проказливой улыбкой он обозрел Осокина.

– Откуда сей плюгавый хлопчик взялся? – весело спросил хозяин. – Разве назначен ему приём?

Хозяин расположился в высоком кресле, Алла прикорнула рядом на чёрном диване; она, колеблясь, медлила с ответом. Осокин замер на средине комнаты, а Кузьма столбенел у дверей, держа руки по-военному, по швам. Хозяин вынул из футляра очки в золотой оправе, водрузил их на нос и спросил повторно:

– Разве назначен ему приём? И что делать здесь этому юмористическому типу?

Она ещё колебалась и молчала; и вдруг Осокин понял, что труден для неё ответ на этот вопрос. Она слегка зарумянилась, надула пухлые губы, и появились у неё на лбу капельки пота.

– А я ведь жду ответа, госпожа Гурьева, – нетерпеливо напомнил ей хозяин. – Почему кутерьма? Неужели опять баловство?

– Вовсе нет, – ответила она со вздохом. – Я ведь не шалила, поверьте. Но я не могу объяснить, почему я привела его сюда.

Она помолчала и тихо продолжила:

– Он оказался в нелепом, комическом положении. Он попал в нашу рощу возле реки, и там его атаковали псы. И он, спасясь от них, залез на дерево. Собак я уняла, и по стволу он сполз, весь зачуханый. Его положение, повторяю, было самое нелепое, но не был он сконфужен, смущён. И было ему безразлично, что я подумаю о нём. И пробубнил он мне об этом своём безразличии, назвав меня «пустым местом». Это меня весьма обидело, и я решила наказать его за безразличие ко мне. И для кары привели его сюда. Ведь не привыкла я к такому отношению ко мне.

– И ты узнала его имя? – брюзгливо спросил Роман Валерьевич, оттопырив нижнюю губу.

– Да, я спросила. Его зовут Илья Михайлович Осокин.

– Ишь, даже отчество его запомнила! – удивился хозяин.

– Я запомнила… Верней, оно само мне запомнилось…

– Сядь, – велел хозяин Осокину, и тот присел на краешек стула, сунув свою суму между ног.

– Что упрятано в котомке? – спросил Осокина хозяин.

– Мыло, бельё, лезвия бритвы, зубная щётка и паста.

– Меня зовут Роман Валерьевич Чирков, – представился, наконец, хозяин. – Я – владелец усадьбы и хутора. А теперь ты, гость, помолчи, пока тебя не спросят.

И Осокин сгорбился, согнулся на стуле в знак покорности. Чирков сказал:

– Пожалуй, заинтересовалась ты им, племянница. А почему?.. и сама объяснить не сможешь…

– Какое там влеченье! – пылко спорила она. – Разозлил он меня своим безразличьем, пренебреженьем. Он назвал меня «пустым местом». И ведь сами вы, дядя, учили, что надо мстить за оскорбленье!