Алекс Рустер - Загадки старинного пергамента, или Средневековая мистификация

– Ах, Жаки! – вмешалась старуха. – Тебе же уже всё сказали! Как можно быть таким невнимательным? Неужели ты не видишь, что господа устали и ищут пристанища на ночь? Будь хорошим мальчиком, Жаки, предложи путникам сесть и отдохнуть, а я пока приготовлю им комнату на заднем дворе. Думаю, господа не откажутся от замечательного сеновала? Ах, такого блаженства вы не переживёте больше нигде, поверьте! Свежайшее сено, какой аромат! А козы! Ах, милочка, – обратилась старуха к девушке, – на рассвете они разбудят вас своими нежными голосами, и вы, я не сомневаюсь, согласитесь, что хвалёные соловьи – просто охрипшие мартовские кошки по сравнению с ними! А какое они дают молоко! Дорогая, такого вы не попробуете и при дворе! Да и стоить это будет сущие пустяки! Пойдёмте, пойдёмте со мной, дорогая! Я вам всё покажу!

– Но мама, ты же знаешь, что сегодня… – пробубнил бородач.

– Жаки! Господа тебе совсем не помешают! И потом, лишняя монета вовсе не повредит нам в эти трудные времена! У вас ведь есть деньги? – обратилась старуха к Герберту. – Потому что мы хоть и добропорядочные люди, но…

– Не беспокойтесь, сударыня! – отозвался бородач. – Мы заплатим вам цену, которую вы назовёте сами, а ещё будем крайне рады, если в вашем хозяйстве найдётся пара куриц, которых вы согласитесь нам продать.

– Пара куриц? Ну, конечно, я продам вам куриц, но вот только приготовлю их за отдельную плату!

– Ах нет, сударыня! Готовить нам их не нужно! Мы купим у вас именно живых куриц!

– Живых? – старуха на мгновение задумалась, но тут же нашлась и возразила: – Приготовить вы их можете и сами, но за очаг – отдельная плата!

– Благодарю вас, любезная сударыня, но готовить их мы не станем. Просто покажите нам куриц, которых вы готовы продать, и назначьте свою цену.

– Что ж… Такого я ещё не слыхала, но продам вам куриц и даже напою горячим молоком перед сном. Пойдёмте, милая, пойдёмте – и она вышла, увлекая за собой недоумевающую барышню.

Когда дамы удалились осматривать покои на сеновале и выбирать кур, в хижине повисла томительная тишина. Только теперь Герберт смог как следует рассмотреть присутствующих. Компания была, мягко говоря, неприветливая. И если бы минутой ранее Герберт не стал свидетелем нежнейшего общения матери и сына, то решил бы, что головорезы, восседавшие на бочках, растерзают их немедля. Но, поскольку он всё ещё чувствовал незримое присутствие крохотной старушонки, которая пока не получила от него ни гроша, то был несколько успокоен своей участью.

Неловкое молчание прервал кривоногий коротышка:

– Это моя матушка…

– У неё золотое сердце! – с некоторым облегчением подхватил Герберт.

– Ах, сударь, как вы правы! Матушка моя безмерно добра! – ответил потеплевшим басом коротышка.

– Обеспокоили меня только её слова о том, что тут неспокойно… Что-то случилось?

– Из каких краёв вы прибыли, сударь, если не слыхали о набегах пиратов? Раньше наша община жила за счёт продажи рыбы, но сейчас местные гавани облюбовала шайка бандитов, рыбаки боятся выходить в море, и торговать нам уже нечем. Люди потихоньку стали уезжать кто куда, селение наше почти опустело…

– А чем же живёт ваша семья? Мне показалось, что постояльцы вроде нас – не частые гости в вашем доме.

Коротышка замялся и как будто сделался ещё меньше ростом.

– Да так, сударь… Промышляем кое-чем по мелочам… Есть ещё люди, которые готовы помочь…

В этот момент задняя дверь со скрипом растворилась и в комнату вернулась старуха.

– Ох и капризная же особа ваша спутница, сударь! – обратилась она с порога к бородачу. – Всё-то ей не по нраву! И сено-де гнилое и жёсткое, а куры? Это моих-то красавиц обозвать старыми и хромыми? Да где это только видано, сударь, чтобы на доброту, гостеприимство и радушие отвечать такой чёрной неблагодарностью! А коза? Ну чем, скажите на милость, не угодило ей бедное животное? За что она её по морде-то? Ну подумаешь, полюбопытствовала моя ненаглядная, кто это там пришёл. Так что же лупить её по морде теперь? Раз барышня ваша такова, то…

Но бородач не позволил старухе договорить:

– То две золотых монеты, думаю, помогут забыть жестокие обиды, нанесённые вам, уважаемая, дерзкой барышней! – и он потянулся к увесистому кошельку, надёжно пристёгнутому к поясу.

Услышав бряцание денег старуха явно воодушевилась и повеселела, но, вовремя сообразив, снова приняла скорбный вид и продолжила:

– Ах, милостивый государь, я вижу в вас человека честного и благородного, поэтому, думаю, вы согласитесь, что два золотых – это только ночлег и радушие, которое мы оказываем, принимая вас, а как на счёт куриц, которых выбрала ваша барышня? А выбрала-то она самых наилучших моих несушек… – старуха скорбно опустила глаза к полу и в одном из них (Герберт готов был поклясться в этом!) блеснула одинокая слеза.