Эдуард Севостьянов - Сто страниц бреда. Повести. Рассказы

– А тебе хочется их поцелуя?

– Конечно…

Она поднялась, сделала шаг, ее руки легли ему на плечи, ресницы дрогнули и опустились, и губы мягко уткнулись в его. Он стоял спокойный и холодный, как статуя из льда. Губы холодные и твердые приняли, как дань, ее поцелуй. Он успел почувствовать легкий запах клубничного ликера, исходивший от нее. Она изумленно открыла глаза:

– Ты не умеешь целоваться?

– Умею, и не хуже чем ты. Но я поцелуи не разбрасываю налево и направо.

– Так ты думаешь… – в ее глазах вспыхнул огонек рассерженной девочки, – ты думаешь, что я шлюха? Так? Да? Ну, говори!

– Я этого не говорил, а то, что я думаю, останется при мне. И почему ты считаешь, что шлюхи разбрасываются поцелуями? Они их дарят… за деньги.

– Ты что, настолько презираешь людей, что можешь сравнить девушку и шлюху?

– Я никого не презираю. Иисус сказал: «Возьми и кинь камень, кто без греха»… Но время от времени следует злить человека, иначе то, что внутри и зовется душой, заснет. А нет ничего хуже, чем покой. «Свободы, счастья только тот достоин, кто каждый день идет за них на бой».

– Ничего себе, повод для шуток, – встала с Принцессой Радость. – Душа – вещь серьезная. И иногда покой очень нужен этой самой душе.

– Да я уже слышал – «покой душе нужен». Тогда иди в монастырь. Ты, я, она, – он кивнул в сторону Принцессы, – устаем, только принявшись за дело. И играем в «Героев нашего времени». Нашим истерзанным душам нужен покой. Мы не боимся признаться в трусости. Но забываем о том, что должны жить, любить, радоваться по-настоящему. Радоваться каждой минуте, лучу солнца, капле вина. Может, это понимаешь, только когда потеряешь что-то очень дорогое. Да, наверное, так.

Он смолк и потянулся к бутылке вина, стоящей рядом. Взяв ее и поднеся ко рту, стал пить. Пить, не отрываясь, пока не кончилась бутылка. В это время Принцесса, гордо подняв голову, сказала:

– Это не оправдывает тебя. – И тут же: – Поцелуй меня… Пожалуйста…

– Хорошо.

Ему казалось, что он не привлекал ее к себе, а они оба, как птицы, стали рваться в небо, на мгновенье соприкоснулись руками, дрожь ударила по телу своей плеткой. Тысячи картин неслись мимо, а его губы, теперь тоже мягкие и податливые, ласкали ее. Язык, как змейка, бился в чужом рту. Впрочем, не было чужого, они были единым. В обоих горел огонь желания…

Он затянулся последний раз и кинул остаток сигареты на пол.

Зеркало выдало ему изображение парня лет 19—20, небритого, с синяком под глазом, волевым подбородком и заспанным лицом. Темные от грязи волосы были зачесаны назад, в ухе торчала серебряная серьга в виде сердца.

– Да… И не узнаешь сразу, – сказал он и включил воду.

Ванная – единственное место, обставленное почти с роскошью. Японская сантехника. Занавеска для душа. Шкаф с шампунем и дезодорантом на полочке, зубная паста и прибор для бритья «Жиллет». Черный кафель со всех сторон, даже на потолке, куда были вмонтированы лампы. Душ он любил с детства. Холодная ли, горячая ли вода – это не имело значения, главное – напор, который бьет в макушку и очищает твое «неповторимое» тело от грязи. Душ и дождь рифмуются, считал он…

Прошло полчаса, и он открыл дверь подъезда и шагнул в мир. На нем были потрепанные кожаные штаны, черная футболка с надписью «GВCВ» и линялая джинсовая безрукавка. Солнцезащитные очки прикрывали синяк. На левой руке был серебряный браслет-цепочка. Шею украшал медальон на длинном черном шнурке. Куда он направлялся – не знал никто, даже он сам смутно представлял, чем займется. Ноги несли его в сторону «Старого города» местной забегаловки, где за плату можно было более или менее хорошо (в зависимости от кошелька) попитаться. Свернув направо, он попал в маленький дворик пятиэтажки. Поднялся на второй этаж. Нажал на кнопку звонка и сразу же вошел.

Здесь жил Борис, друзья называли его Призраком за способность сматываться из самых запутанных и отчаянных разборок.

Не задумываясь, пошел к спальне и лишь там, немного приостановившись, постучался. Прислушался и вошел.

На него смотрел один заспанный глаз, второй еще был закрыт.

– Привет. Мне нужен «байк», – он не любил много говорить. Второй глаз открылся, а руки стали медленно, как в полусне, тянуться к джинсам.