Светослов - Книжные дети

– Идём, – ответил «Шнырь», выключив двигатель.

Все трое вышли из «Мерседеса». «Шнырь» закрыл «Мерседес», кивнул «Лютому», и они пошли к автомобилю «BMW», стоявшему неподалёку – с торца здания. А главный направился к парадному входу «Гуманитария».

– С недосыпанием пора заканчивать, – сам себе говорил предводитель, лениво поднимаясь по ступенькам парадной.

Он вошёл в прохладный холл, дышавший безмолвием ожидания…

– Как жизнь, Ируня? – игриво спросил главный ажурную девицу, сидевшую за дежурным столом с телефоном и кучей прессы.

– Ой, здравствуйте, Всеволод Илларионович! – спохватилась Ируня, оторвавшись от ярко иллюстрированного журнала.

– А чего дверь входная открыта? Администратор уже здесь что ли? – спросил Всеволод Илларионович.

– Да, Инесса Петровна уже пришла… У нас всë в порядке. Происшествий нет, – доложила дежурная Ируня.

– Оно хорошо, что нет, – на ходу бросил главный и двинулся дальше по холлу.

«Служба настроения», представлявшая собой двух безупречно-гламурных моделей в «мини», которые грациозно стояли у входа в зал Центра, артистично и вольно расставив точëные ноги, приняли указание главного:

– Вы свободны. До вечера.

Обе девушки, облегчëнно вздохнув, поспешили к выходу…

А предводитель скрылся в глубине коридора…

Поднявшись на третий этаж, он подошёл к солидной двери с табличкой:

«ВЕНСКИЙ ВСЕВОЛОД ИЛЛАРИОНОВИЧ».

Предводитель открыл ключом дверь и зашёл в кабинет, защёлкнув дверной замок…

Этот респектабельный мачообразный визитёр Ивана, как вы уже догадались, и являлся директором данного заведения, и звали его, конечно же, Всеволод Илларионович Венский. Это был солидный муж элегантно-вальяжной внешности и аристократических манер. Он был интеллигентен и в то же время парадоксально непредсказуем, вся его интригующая личность магически скрывала в себе некую тайну. В официальных приветствиях он был Всеволод Илларионович, для знакомых – Сева Венский, и лишь избранные звали его «Батя». Венский, по сути, являлся «крёстным отцом» возглавляемого им Центра.

Надо сказать, что это был один из престижнейших культурно-оздоровительных центров столицы. Отличительным статусом «Гуманитария» было то, что клиентами его являлись в основном люди элитного контингента: продюсеры, бизнесмены, режиссёры, актёры, литераторы, психологи, творческие индивидуумы, «жрицы досуга», «акулы» сервиса, различные деятели искусства и прочие корифеи многотональной богемы. Словом, Центр этот блистал своим генофондом. И пребывали клиенты в нём преимущественно лишь с вечера до утра; потом они разъезжались по своим рабочим и служебным местам, фирмам и предприятиям, а после работы вновь прибывали в Центр, где принимали необходимые процедуры, получали развлечения и всё остальное, что предписывал реестр этого уникального заведения, которое имело всё необходимое для поправки здоровья, досуга и отдыха. Здесь были и видеосалоны, и бар с рестораном, и танцпол, и кинозал, и бильярдная, и шикарная сауна, и отдельный бассейн, и всевозможные игровые системы, в том числе и виртуальный салон. Одним словом – «high life», шик и оттяжка, – полный сервис. Минимум персонала, максимум удовольствия. Стоявший возле парадного входа зачарованный манекен с наброшенным на шею несусветным постером «S.O.S!» невольно высвечивал специфику структуры, которую он представлял. Хотя, если вдуматься, имел он и более глубокий смысл, храня в нерушимой иронии застывший крик жизни…

А в «Гуманитарии» жизнь кипела и рвалась наружу. В одном из престижных «люксов», – просторной комнате, мастерски отделанной красным деревом вперемежку с причудливыми резными фигурами в масках, стоявшими в нишах, с шикарным паласом, меблированными кроватями, массивными светильниками, видеоаппаратурой и прочим гостиничным антуражем, обогащавшим этот загадочный «номер», стоял гул. Азарт речей диссонировал в разноголосье, не вмещаясь в параметры этого просторного помещения.

На кроватях сидели пробудившиеся люди в утренних одеждах и шумно балагурили, рассуждали, спорили, смеялись, потешали друг друга в предвкушении свободы. Тут же перед ними стояли передвижные сервировочные столики с лëгким завтраком – каждый на две персоны. Эти люди периодически прикладывались к своей утренней трапезе, смакуя горячий кофе и опять витийствуя. Если разделить их хаотичные речи, то можно было услышать следующее:

– Иду я как-то со съëмок… Чую нутром что-то неладное, – потешал своего коллегу, киношника – круглолицего кутилу с острым взглядом оператора богемновидный балагур, сидевший в ближнем углу. – Гляжу – из подворотни выезжает на коне батька Махно – в папахе и с шашкой наголо… Я обомлел весь, а он ко мне подплывает на скакуне своëм и спрашивает: «Ты Бонч-Бруевича не видал?..» А я отвечаю: «Не видел никого; какой к лешему Бонч-Бруевич, знать не знаю такого!..» Ну, он матюгнулся и исчез в тумане. Иду я дальше… Вдруг, из закоулка выходит Кржижановский и спрашивает меня в упор: «Ты Махно не видал?..» Я отвечаю: «Какой Махно? Вы что, с ума посходили? Время – двенадцать ночи!..» Он на меня посмотрел пристально, изучил всего, сплюнул и дальше двинул… Ну, я, значит, быстрее ходу – домой; надоело всë… Вдруг – у подъезда моего – князь Мышкин – в рубище и с кинокамерой, смотрит на меня душераздирающе и спокойно так говорит: «Не бойся, мы кино снимаем, – „Новый Армагеддон“ называется. Ты у нас в эпизоде вышел. Иди домой. Мир да любовь тебе…» Ну, думаю, дела… Шасть в подъезд, подымаюсь по лестнице впотьмах, подхожу к квартире своей… А около двери – Ирод Антипа стоит с боеголовкой… И палец ко рту приставил: «Тсс… Тихо. Сейчас тут Чингиз-Хан появится…» Я ему шепчу: «Вы ошалели! У себя дома своë кино снимайте. Я от своих съëмок устал, а тут – вы, да ещë с боеголовками!..» Он тихонько в сторону отошëл и подал знак кому-то… Вдруг как рванëт!.. Я очухиваюсь под столом на кухне… Меня жена поднимает и говорит: «Макс, ты если видак смотришь, так хоть не думай ни о чëм…»