Эдуард Эстерис - Тень безымянного

От каждого двора – по голубю.
Дань малую взяла – не голыми
врагов своих вдова оставила,
но в огненной погибнуть лаве им,
в пожаре, принесенном птицами.
Перуну ли теперь молиться им?

Позарились на сбереженное.
– Пойдешь ли к басилевсу в жены ты?
– Не дело мне идти язычницей,
крести меня, царь, по обычаю.

Шнурок с крестом надела кожаный.
Так надо. Новый бог поможет ли?
Отказ на ум приходит просто ей:
– Теперь я дщерь твоя во Господе.

Сурова. Ни слезы не вытекло.
Где вера тут, а где политика?
Сын – воин, а за нею – княжество,
И сердце женским только кажется.

Cолнце слепошаро
смотрит сквозь туман,
не терзай гитару,
грозный атаман.

Под рубахой потной
сердцу тяжело,
взял в полон красотку —
сам попал в силок.

В душу – злое жало,
как лягушка – прыг.
Угрожал кинжалом,
подносил дары.

Поглядит волчицей,
и молчит в ответ.
Как остановиться?
Смять девичий цвет?

Взять гордячку силой,
если ей не люб —
не сорвется: «Милый…»
с побледневших губ.

Дрожь прошла по коже,
лопнула струна.
Бог тут не поможет,
только сатана.

Над дорогой клубится туман,
Тяжек груз нержавеющих лат,
Вот и горе пришло от ума
В тихий шум поднебесных палат.

Все. Конец. Ниоткуда теперь
Брать огонь, чтоб согреться во тьме,
А под сердцем царапает зверь,
Не дает навсегда онеметь.

Что зима потерявшему честь,
Отхлебнувшему крови сполна.
То ли пить, то ли есть, то ли – месть.
А победа совсем не нужна,

Над дорогой клубится туман,
Затяжные дожди впереди,
Ты пропал, хоть казалось, что – пан.
Напоследок вокруг погляди.

Полюбуйся – победы твоей
Бесполезную грязную гарь
Мнут седые потоки дождей.
И заката горит киноварь.

Режет стриж крылами
облачную шаль,
не потушит пламя,
старый сенешаль,

выдана неволей,
птицей к небу рвусь,
скачет всадник полем,
крутит черный ус.

Долг? Ты что, серьезно?
Дурочек морочь.
Мне – под небом звездным
бархатную ночь,

мне бы – утомленных
ненасытных утр.
Лезь, побег зеленый,
сквозь решетку внутрь.

Быть ли страсти? Или…
Мне одной решать,
знаю, слеп как филин
старый сенешаль.

На краю изысканного ада,
Каждый день рискуя головой,
Выплетает сказ Шахерезада.
Может быть, останется живой?

«Что тирану слезы и молитвы?
Красота – как свечи на ветру.
В нем одном и бог, и дьявол слиты.
Ошибусь – и поутру умру.»

Удалось смягчить владыку словом.
Повезло. Спасла и спасена.
Но надолго ль? Зло многоголово
И легко обходится без сна.

Сколько ж слов на ветер бросить надо,
Чтоб сдержать, направить и помочь?
Речь ведут во тьме шахерезады.
Не спеши. Им казни не пророчь.

В пещере горного короля
лежат алмаз и простой булыжник.
Угрюмый викинг, мозги заголя,
орет: – Выходи, на меч свой нанижу!
Он слышал сказки не раз про алмаз,
Бояться булыжника – много чести.
Чернеет зловеще широкий лаз,
Хотите – смотрите, хотите – лезьте.
– Нет, в дырку, согнувшись, – не мой подход!
Боишься, раз выйти на бой не хочешь.
Давай, не сидеть же тут целый год?!
А день успел замениться ночью.
Выходит дева: луна в косе,
Блестит словно звездное небо, платье.
Тут даже викингу окосеть.
Задор боевой заменен на «взять бы…»
В одной руке у красы лесной
Алмаз блестит, в другой – булыжник.
– Иди же… ближе… присядь со мной…
Ну что ты медлишь… Иди.. Иди же…
Какой алмаз? Позабыт алмаз.
Булыжник? Видно, соврали люди.
– Иду. Отвести невозможно глаз.
Ты будешь моей. И будь, что будет.

В пещеру горную лик зари
Взглянуть хотел бы, да не пускают.
Рыдания слышатся изнутри,
Снаружи – у трупа черная стая.