Николай Серый - Лесной старик. Роман

Серов не сразу решил, что именно ему ответить нежданной гостье. Сначала вздумалось ему прикинуться незатейливым простачком, который не способен постигнуть сложную натуру своей сестры. Но затем его кривлянье перед сирой и нищей бродяжкой показалось ему крайне унизительным, и он сказал совершенно искренне:

– Нет, я вовсе не хочу утверждать, что моя сестра была раззявой! Наоборот, она в рыночной торговле и в производстве товара всегда была дотошной, внимательной и скрупулёзной. Кто угодно, но моя сестра – отнюдь не разиня! Манипуляций над собою допустить она не могла… Но ведь и вы, очаровательная милочка, не производите впечатленья куклы-марионетки, которую для мошенничества можно использовать вслепую! Из люльки вы уже давно вылезли, и нянька с ясельным горшочком вам уже не нужна! Я отдаю вам должное, хотя и не склонен относиться к вам с пиететом… Вы прекрасно понимали, на что именно вы согласились. Вы без иллюзий оценивали степень своего риска! Вас не подвергали гипнозу и изуверским пыткам! И вы, наверное, получили за свои зазорные услуги более чем щедрое вознагражденье!.. Я – не скупердяй, но в серьёзных делах нужна ясность! И я, как юрист, хорошо знаю, что жуликов за групповую уголовщину карают более строго, нежели за преступленья, совершённые в одиночку… Какова ваша цель?.. Неужели вы требуете компенсацию?

Алёна кивнула головой и подумала:

«Он сейчас мне прозрачно намекнул, что не обязан мне даже крошечной толикой благодарности… Но всё-таки он уже залопотал… И, значит, он ещё и запоёт, и запляшет… Он сейчас почти без обиняков мне заявил, что в своей нищете я виновата сама. Не сумела, дескать, сохранить своё достоянье… Весомый аргумент, но тебе, липучей заразе, ещё рано ликовать… Ведь я – не контужена, и с головой у меня всё в порядке… Я теперь знаю, чем тебя, шельмеца, брать… Ты ещё получишь от меня звонкую оплеуху… У тебя – четыре слабости… Ты ещё далеко не стар, и от праздности и скуки ты обязательно захочешь активных действий… Ты фанатично сочиняешь роман, и теперь ты надсадно мучаешься над его фабулой и канвой… И хотя никогда ты не спал со своей окаянной сестрой, но втайне ты извращённо и жадно вожделел к ней… И ещё: ты способен меня полюбить…»

И вдруг Серов понял, что она, созерцая его лицо, прикидывает мысленно, готов ли он самоотверженно и пылко влюбиться в неё. А взор у неё был ясен, спокоен и глубок; и Серов различил в ней неуловимое, но бесспорное сходство со своей младшей сестрой. И вскоре он явственно ощутил, что он, действительно, способен полюбить свою назойливую гостью… А затем ему подумалось о том, что нынешние событья могли бы оказаться превосходной завязкой для его психологического романа. И Серов ощутил задорный интерес к дальнейшим происшествиям, а затем, молодцевато ухмыляясь, произнёс негромко, иронично, но чуть напыщенно:

– Я, разумеется, дам безопасный приют верной наперснице моей младшей сестры. Я стану для вас паладином и рыцарем, ибо я доселе романтически чту древние легенды и традиции! Ведь я не позволил вытравить из себя офицерскую честь… И я чую, что вы, действительно, опасаетесь за свою жизнь. А я хорошо умею отличать подлинный ужас от его искусной имитации. Вы обретёте в моём тереме спокойную гавань. Вы симпатичны мне.

И Серов в ожиданьи благодарственных излияний умолк, и она с облегченьем подумала:

«И ещё тебе крайне интересно, что именно выспрашивали в следственном комитете о твоей кровосмесительной связи с собственной сестрой… Ты, похоже, не знал, какие позорные слухи распускает о тебе сестрица… И теперь ты, вероятно, опасаешься того, что эти облыжные и скабрезные наветы могли невзначай добраться до твоих боевых товарищей и до высшего начальства… А сейчас ты, будто целебного бальзама, ожидаешь порцию моей благодарности. Изволь, ты немедля получишь щедрую дозу моей хвалы…»

И слёзы Алёны артистично увлажнили её глаза, и она внятно и растроганно прошептала:

– Я безгранично вам благодарна… У меня даже слезинки капают… И вы, право, не останетесь в накладе. Ведь искренняя доброта не пойдёт насмарку. Воистину, вы спасли мою жалкую жизнь, и я с умиленьем начну на вас молиться… И я сердечно рада снова очутиться в доме, где в лучшие времена я была счастлива…

И она кротко и тихо всхлипнула, а затем умоляющим тоном прощебетала:

– Я уже давно – не капризная кокетка, и буду я здесь бесконечно рада любой захудалой и пыльной каморке! И всякому сорному и утлому закутку… Но ваша хлебосольная сестра всегда поселяла меня в бельэтаже. И я привыкла смотреть в окно на горные пики…