Александр Кованов - Чарушинки и другие рассказы. Детям. Большим и маленьким

Зима в этом году выдалась снежной… Прежде чем выбраться из избы, приходилось долго махать широкой деревянной лопатой. Взмокший дед, от которого пар валил в самый суровый мороз, устав, вручал лопату внукам – Ваське да Ваньке. А, они-то… Разве, не мужики?! Кряхтели, фырчали, сопели, пробивая в полутораметровом снегу, ход… До большой дороги…

Потом вместе пили чай из самовара. …С блюдечек… «Как положено», водрузив их на четыре пальца… Мерно подувая на «чайное море», и прикусывая колотый сахарок…

«…Фу-у-у-у… Хрусть! Хлюп! …Кхе-е-е-а-ах-х-х!!!… Вкус-но-ти-ща!!!»

* * *

Апрель не задался… Уже бы и речке ото льда избавиться, ан-нет! Не сдаёт зима позиций! Снег, как лежал, так и лежит! Морозы, как трещали, так и потрескивают! Не дают спуска сосулькам, которые, в ясные дни, отзванивают весенней капелью… А ночью – снова… Мороз да вьюга…

Кряхтит дед Никифор на печи: «Доколе, Господи? Все мои жилочки-суставчики наизнаночку вывёртывает… А у меня делов – уйма!!! Помилуй, Господи!»

И кряхтит… И ворочается с боку на бок, толкая внучат среди ночи…

Сон – не он… И явь – не явь… Курит, в печку, всю ночь и ругается шёпотом на «небесную канцелярию»…

* * *

Однажды, глубоко до зари, дед засобирался… Зажёг лампу керосиновую, загремел чугунками-чашками, чем всполошил внуков…

– Деда! Ты куда?!

– Тссс! Спите, воробышки! Я – до лосей…

Никифор вышел из избы, плотно прикрыв за собой дверь. Вдохнул леденящий воздух, откашлялся в рукавицу и направился запрягать Савраску.

Несколько минут спустя, снег туго захрустел под, нагруженными сеном, дровнями. Три четверти убывающей Луны были вместо фонаря. Наезженная колея – ориентиром. А дальше… Дальше дорогу только дед Никифор знал.

Когда солнышко уже засеребрило жемчугами инея на деревьях, Никифор полдела сделал… Разложил сено в кормушки, насыпал овсяные дорожки в лотки-долблёнки. Туда же и соль колотую аккуратненько уложил…

Сел передохнуть на дровни… Чу?

Ветка хрустнула… Затем – другая… И… Стон… Будто человек раненый…

Присмотрелся Никифор, притаился… Видит, из распадка, глубоким снегом захороненного, молодая лосиха пробирается.

Глубок снег! Даже длинные лосиные ноги не достают тверди, чтобы опереться. Да, к тому же, живот беременный, к снегу прижимает.

Не идёт лосиха, а ползёт по снегу. Ноги еле вытаскивает. Каждый шаг – со стоном у бедненькой… Голодная, видать, коли ломится напрямую, через глубокий снег, на запах свежего сена и овса…

Савраска, хотел было, фыркнуть, но взглянут на Никифора… Тот поднёс палец к губам. Дескать – «Ти-ши-на!» …Замер Савраска…

Только Пистону, лайке дедовой, не хватило терпения. Топотил, топотил он лапами по насту, да не выдержал… Тявкнул так, что эхо разнесло эту неторопь по остекленелому воздуху…

Рванула лосиха в сторону березняка, а Пистон – за ней, как за добычей. Следом – Никифор, с руганью на бестолкового пса.

Догнали лосиху через полчаса. Дед, на ходу, сбросил с себя тулуп, не в силах тащить его на плечах…

Лосиха застряла в развилке двух берёз. Дёргалась, кричала голосом человечьим, от страха, но ничего не могла поделать.

– Тише, милая, тише! Что ж, ты, мамка, так разухарилась? О-о-о-о-о! Вот, и телочек на подходе… Да, не бойся! Не бойся! Я… аккуратненько… Как Зорьке, коровке своей, так и тебе помогу…

Шаг за шагом, дед Никифор подходил к испуганной лосихе, нашёптывая ласковые слова. Приблизившись вплотную, он стал чесать её за ухом. Та прикрыла глаза, и замерла, доверяясь человеку.

Сколько времени минуло – одному Богу известно…

Лосиха, освобождённая из «берёзового плена», лежала на снегу, вылизывая новорождённого лосёнка.

Дед Никифор сидел рядом.

В одной рубахе.

А, как, иначе?

Фуфайка и свитер – под лосёнком.

Как пелёнки под младенцем…

* * *

Гладил дед Никифор лосиху по голове, что-то нашёптывал ей… А она… Она тыкалась ему, в заскорузлую ладонь, мокрым носом, и… плакала…

То ли, из благодарности… То ли из страха…

Но слёзы были настоящие… Материнские…

…Новогодье…

Чурочки берёзовые в печурке похрустывают… Разговаривают с теплом, в избу вкрадывающимся…

Дед Никифор, сидит-посиживает, на мягоньком стульчике, да валеночки подшивает. Рядом – внучата… Васька да Ванька.

Ванятка махонький совсем, а разговаривать пытается, как большой…

– Слухай меня, Ванятка, да повторяй! – бурчит дед, пряча усмешку в бороде.