Валерий Казаков - Очарованные любовью. Повесть о первой любви

– Я на все сейчас согласен.

– И тебя не остановит даже то, что я скверная женщина? Моя любовь развратит тебя, заставит страдать… Ты уже никогда не сможешь стать таким, каким был раньше. Ничего из того, что вскоре будет между нами, не потребовала бы от тебя ни одна неискушенная девушка, ни одна твоя подружка, ровесница. Подумай об этом.

– Я нашел тебя, и я счастлив. Почему же ты стремишься доказать мне, что это не так? Будто счастья не будет, – обиженно выпалил я.

– Потому что я не такая, как все.

– Я сразу это почувствовал.

– Да нет же. Ты совсем не так это понимаешь. То о чем ты говоришь – это романтизм, а я тебе хочу объяснить совсем другое. Это потому, что я, пока что, жалею тебя… Но потом я жалеть не буду. Учти это. Я стану безжалостной.

– Я согласен. Делай со мной, что хочешь.

– Ох, как легко ты со мной соглашается… Да пойми ты. Наша любовь будет не такой, как у всех. То, что я попрошу тебя сделать со мной, может показаться скверным. Во всяком случае, так считают многие… А таким, как ты, лучше начинать, как все молодые.

Она нервно закурила сигарету и стала с хрустом разминать свои длинные тёплые пальцы, загадочно глядя на меня.

– Нет, я определённо должна тебя оставить. Я должна отказаться от тебя. Ты слишком чист для меня.

– Но я не смогу без тебя сейчас.

– Скажешь тоже. Вот как раз сейчас ты ещё сможешь, а потом… неизвестно как всё сложится. Я могу испортить тебе жизнь.

– Я не боюсь. Делай со мной, что хочешь.

– Дурачок.

– Только поцелуй меня ещё раз.

– Дурачок…

***

До её дома по сонному летнему городу мы ехали на автобусе. Автобус был полупустой, скрипучий, провинциально тихий. По его крыше, едва просвечивающей, покрытой коричневым стеклом, поочередно скользили то свет, то тень. Люди в автобусе говорили вполголоса. Мягко шуршали шины. Я смотрел за окно, и мне казалось, что я еду по гладкой поверхности успокоенной реки вдоль каменистого берега с редкой растительностью в просветах между скал. И ничего в этой местности мне не знакомо, всё здесь ещё предстоит изучить и понять. Но, в то же время, всё, что меня сейчас окружает, удивительно красиво, заманчиво, всё завораживает.

От остановки автобуса мы дошли до коричневатого от пыльной листвы сквера, пересечённого по диагонали узкой глинистой тропой. Миновали его и оказались в пасмурном дворе п-образного пятиэтажного дома, на первый взгляд ничем не примечательного. Поднялись на второй этаж, открыли полутёмную, пустынную квартиру. Вошли в неё, и тут меня охватил какой-то непонятный страх. Мне показалось, что я не должен был вот так вот сразу приходить сюда. Тем более – днем. И ещё меня озадачил запах больницы, которым здесь было пропитано всё, запах какого-то едва уловимого тления. К тому же, я почти не знаю Ирину. Порой не понимаю, о чем она говорит, что думает, как представляет наши отношения в будущем. В этом смысле у нас с ней полная неопределенность.

Я смотрю на неё вопросительно, но она на этот раз понимает мой взгляд по-своему. Говорит: «Сейчас я включу музыку», – и ставит на проигрыватель «Первый концерт для фортепиано с оркестром» Чайковского. Я спрашиваю: «А почему, Чайковский?» Она отвечает: «Это мой любимый композитор». Оказывается, в её коллекции пластинок нет ни «Машины времени», ни Пугачевой, ни Высоцкого. Только Рахманинов и Чайковский.

Пока она плещется в ванной – я скучаю на диване и с интересом изучаю её комнату. Музыка каким-то образом помогает восприятию деталей, вносит некую гармонию в разнообразие незнакомых предметов. В потоке музыки мутный свет от зашторенного окна кажется таинственным, лаковая тональность книжного шкафа не слишком контрастирует с белой стеной, а единственный тонкий лучик света, отраженный белым подоконником, рассеянно застывает на потолке, едва пошевеливаясь в такт мелодии.

Возвратившись из ванной и протирая голову бархатистым полотенцем, она почему-то удивляется:

– Ты ещё не в постели?

– Нет, – растерянно отвечаю я.

– Значит, я забыла сказать. Я сейчас подсохну чуть-чуть и тоже прилягу. Раздевайся пока…

Она сказала это так обыденно, так просто, как будто мы с ней были знакомы уже много-много лет. И почему-то именно эта обыденность сразу сделала меня скованным.

Я медленно снимаю пиджак, брюки, рубашку, но плавок снять не могу. Это выше моих сил. Она с лукавой улыбкой смотрит на меня, потом шепчет ласково и снисходительно: «Совсем ещё мальчишка», – и начинает мне помогать своими ловкими, уверенными, тёплыми руками. Помогая, целует меня в грудь, в живот, а на её щеках в это время уже начинает проступать румянец разгорающейся страсти.