Берта Рокавилли - Тузики и Мурзики

– И ваши друзья думают, что если Владимир Красно Солнышко уйдет, чиновники перестанут воровать, бензин подешевеет, а жаба в регистратуре станет вежливой? – а Спанч мог. Он вообще мог заткнуть любого. Слушая его, люди проникались уважением к образованию, даже если прежде презирали очкастых интеллигентов.

– Привет, Лось! – друг схватил его пятерню своей хрупкой лапкой программиста. – Как жизнь, как сам?

– По десятибалльной шкале на троечку.

– Это еще что за шкала? – заинтересовался отчим, пристраиваясь на своем ящичке и разматывая леску.

– Эта шкала помогает понять свое место в жизни. Жив – это один балл. Жив, сыт и имеешь крышу над головой – это два. Всё вышеперечисленное и работа – это три. Плюс здоровье – четыре. Плюс отношения с противоположным полом – пять. Семья, дети – уже шесть. Если помимо всех этих благ у тебя есть еще и любимое хобби – это семь баллов, редко кто имеет больше.

– Что ж там еще такое, чтобы больше-то было? – начал просчитывать Серега, загибая свои красивые, безупречно отполированные музыкальные пальцы. Лосев шутил, что рано или поздно из-за этих пальцев бабы возьмут Спанча в оборот, но тот отбрехивался и продолжал регулярно делать маникюр. – Деньги?

– Свобода делать, что хочется, и не делать того, чего не хочется, что, как ты правильно заметил, дают только деньги, – это восемь. Любовь – девять.

– Ты уже называл отношения с противоположным полом! – поправил Аванесович и пустил по кругу фляжку с коньячком.

– Это разные вещи. Поход к проститутке – это тоже отношения с противоположным полом. И вынужденное сожительство по инерции – тоже отношения. В моей шкале всё учтено! И десять баллов – это способность, возможность и, главное, вдохновение сделать что-то значимое – в творчестве, в науке или для потомков в целом.

– Было – хобби! – снова хотел уличить его батя.

– И это тоже разные вещи. Коллекционирование, например, хобби, но никак не творчество и уж конечно – не значимое.

– Этой фигней нас 70 лет потчевали! – разочарованно подвел итог Аванесыч.

– В смысле?

– В том смысле, что для потомков мы коммунизм строили, – и представители разных поколений в который раз заспорили о политике. Спанч лениво глотнул из фляжки и совершенно спокойно, без нажима спросил:

– Артур Аванесович, почему вы не допускаете мысли, что люди, верившие, что строят коммунизм, действительно были счастливы?

– Потому что это исключает восьмой пункт – не делать того, что не хочется!

– Но ведь тогда не все были такими, как вы. Ваше сознание отравлено диссидентской литературой. Кому-то ведь по-настоящему хотелось строить Магнитку, поднимать Целину, прокладывать БАМ. Я бы, например, не задумываясь, поменял свое гнилое время на ваше – меня не спросили, когда Союз распускали.

Серега пустился в пространные рассуждения о том, насколько социалистический строй лучше олигархического, а также о том, насколько 1991 год оказался для судьбы Отечества хуже 1937-го. Лось молча взял у него фляжку и сделал глоток.

«Вот ведь падла! – думал он, глядя на отчима. – На той неделе на кухне о том же спорили, и меня признали круглым идиотом, а когда то же самое говорит наш любимый вундеркинд, то ему в рот смотрят!»

– Вы сами подумайте: от сталинских чисток страна не развалилась. Наоборот, устранение кровожадных чекистов, злоупотреблявших своей властью, отчасти утешило репрессированных, но главное – позволило выдвинуться людям новой формации, уже насквозь советским. Конечно, были невинные жертвы. Но к 60-м годам, когда расцвело т.н. «диссидентство», всё устоялось, и почти всё, о чем мечтали в 1917 году, было достигнуто – относительное благополучие и равные возможности для всех. И желание свергнуть «кровавый режим» ценой развала страны ничем не оправдано. Развал обесценил все те жертвы, которые народ принес в годы становления советского строя – они были принесены во имя абсолютных ценностей, таких, как социальная справедливость. И всё псу под хвост, всё, чтобы ворам было удобнее расхищать народное добро… – Серега мог бы продолжать сутками, если бы не мороз. Лосев, чтобы оратор заткнулся, подсунул ему батину фляжку:

– Я вообще не о том говорил! Цель может быть любая! Какое-нибудь зло искоренить…

– Почему же ты тогда избрал такой отстойный образ жизни?! – сел на своего конька отчим. – У человека с должностью больше возможностей искоренять зло!

– Большой пост я не смог бы занять – пробивные способности не те. А маленький пост мне неинтересен, так как в этом случае мне пришлось бы не бороться со злом, а потакать ему, чтобы не лишиться этого самого места. Всё прогнило, всё коррумпировано, совести в людях не осталось. Согласен с Серегой – 1937 год – не самое страшное зло.