Андрей Бинев - Похищение Европы

У меня сегодня выходной. Раз в десять дней мне положены два дня безделья. Далеко не всегда они приходятся на субботу и воскресенье. Но на это мне наплевать.

На мне джинсы, новые. Дочь подарила. Дорогие, между прочим. Серый свитер. Ему лет двадцать с гаком, но он еще ничего. Почти неношеный. Светлая ветровка. На ногах бежевые ботинки с высокой шнуровкой. Это я сам себе купил под прошлое Рождество. Подарок сделал. Все очень радовались – и тот, кто купил, и тот, кому подарили. Правда, это одно и то же немолодое лицо, но радости было – на двоих. Даже напились оба… в одиночестве. Дома.

Я заменил белье и носки. Тут у меня регулярность утеряна. После развода вообще многое было утеряно. В дополнение к тому, что утеряно до развода.

У метро всегда был недурной цветочный ларек. Я часто заглядывался на него со стороны. Оттуда хорошо пахло. А я ценю тонкие запахи. Но теперь цветочного там нет, поэтому пионы, белые, с розовыми провалами, нежные, расчудесные, которые мы с Эдит просто ненавидим, пришлось купить на Селезневской.

Вот будет злиться! Пионы! Только не пионы! А что еще? Она всё не любит, но особенно пионы.

Я спустился в метро, опустив букет цветами книзу. Так в Риге носят цветы. Я видел это там много лет назад. Мне понравилось. Что-то в этом мужественное есть – вниз головой, чтобы потом вверх.

Смотрю на наручные часы. Иду рано, еще минут десять ждать. Спрячусь, пожалуй, за колонну, а то старый напомаженный дурак с цветами очень жалок. До слез! Стоит идиот с чистой шеей и предается эротическим мечтам, а сам на себя в зеркало уже лет пятнадцать не смотрел. Нет, сегодня… сегодня посмотрел. В отчаяние не пришел, но для радости оснований обнаружил тоже немного. Худой, достаточно высокий, усталый брюнет с довольно пикантной проседью на висках, не лысеющий, а очень даже густоволосый, что удивительно для моего возраста, карие глаза в сети морщин, нависающие густые брови, губы сизые, тонкие, желтые мелкие зубы старого волчары подбородок тяжелый, две продольные носогубные складки. Сутулюсь, руки не знаю куда деть. Особенно, если в них нет пионов.

Спустился вниз, сразу прошел на правую платформу, с которой поезда уходят в сторону «Проспекта Мира», подобрался поближе к тупику, встал за колону, цветы спрятал за спиной. Наблюдаю за публикой. Это я еще по прошлой своей жизни люблю. Умею, во всяком случае.

Ее, конечно, еще нет. Едет где-нибудь в своем зеленом свитерке, скрывающем выдающуюся грудь. Эта грудь мне покоя не дает со вчерашнего дня.

В тупичке у серебристо-золотистого мозаичного панно с надписью на извивающейся ленте «Мир во всем мире» шумит стайка студенток. Наверху много высших учебных заведений, и студентов тут всегда куча. Эти неинтересны. Стреляют глазками, у всех одно и то же на уме: смотрят на них или нет. Чтобы смотрели, повизгивают, время от времени чмокают в щечки вновь прибывающих подружек. Встреча у них здесь. Едут куда-то оттянуться. Разодеты безвкусно, дешево, но каждая, как ей кажется, с выдумкой. Однако выдумка у всех одна и та же. Поэтому могли бы все облачиться в какую-нибудь школярскую форму – эффект был бы тот же. Американские куколки Барби с российской фабрики китайских игрушек. Все с крашеными перьями на легкомысленных головках, худоногие, малюсенькие еще, подросточки, которым очень хочется приобрести поскорее то, что и так не замедлит прийти – зрелость.

Энергично подваливают двое томнооких юношей лет по двадцать пять. И темноволосых. Один плечистый, высокий, кривоногий. Второй поменьше ростом, пошире, с тяжелой задницей. Останавливаются чуть в стороне, осклабившись, разглядывают веселящуюся стайку, быстро переглядываются.

Высокий подходит ближе и с сильным кавказским акцентом говорит, явно не ожидая отказа:

– Возьмите с собой, крали!

Стайка замирает, галдеж прекращается на секунду, и тут на станцию, за моей спиной, воя, врывается поезд. Поэтому я не слышу ответа. Но вижу, как краснеет высокий и как подскакивает с разъяренной рожей тот, что покрепче. Стайка визжит, перекрывая даже вой уходящего и приходящего с другой стороны поездов. Красавицы разлетаются кто куда, как будто их взрывом разбросало.

Вижу яростное лицо того, что с тяжелой задницей. У него и рожа вдруг становится как задница. Наподобие макакиной – с синеватыми прожилками сверху вниз, вокруг носа. Кулаки сжаты, костяшки аж побелели.

Высокий направо и налево лупит длинными ногами. Народ, вывалившийся из пришедшего от «Проспекта Мира» поезда, в панике разбегается. Визг, вопли.