Александр Филатов-Тоцкий - Люблю простор, объятый клевером. Стихи

Я сам расту до самой глуби бездны,
Обняв весь мир, который не обнять.
А надо мной – один закон железный:
Я должен жить и всё вокруг понять.

Вокруг меня сверкающие звёзды
По лугу поднебесному цветут…
Я пью до дна родной здоровый воздух,
Мне хорошо, ведь я родился тут!

Свободен я от зла и потрясений,
Прозрачны мысли в ясной тишине…
И безмятежный крепкий сон весенний
Любые тайны открывает мне.

Зелёный вечер декабря
И звёздочка златая.
Мой краткий день мелькнул не зря
И навсегда растаял.

Мой краткий век мелькнёт, как день,
Как искорка во мраке.
Лишь гуще потемнеет тень
В заброшенном бараке.

Здесь жизнь была – свежа, юна,
Восторженно кипела!
Певичка Тоня… Здесь она
Нам пела, как хотела.

Мелькают кадры бытия
От Чаплина до Чапман.
Не зря, конечно, жил и я
По совести и штампам.

Но почему не ухожу
В пучину невозврата?
Зелёным небом дорожу
И звёздочкой из злата?

Красна холодком молодая осень.
Светло человек улыбнулся липе.
Шуршащей листвы напугались лоси,
А в гуще куста – шорохи и всхлипы.

Рябины огонь и грибов соцветья —
Всё праздник для глаз в сентябре весёлом.
Но – быстро, легко сиротеют ветви,
И в стужу зверьё осмелеет к сёлам.

Весь день, как пожар, словно вечер долгий.
Вот встал на дыбы месяц – бык рогатый.
Не звёзды его догоняют – волки…
В слезах от вина пастух бородатый.

«На гармошку новую
Кину шаль бордовую;
Если я не черноброва,
Найди чернобровую…»
У девчонки
У бедовой
Голос словно бы игла:
Пареньку
Её частушка
Болью сердце обожгла.
На селе печаль не в моде.
Гармонист,
А ну, наддай:
Ноги так в чечётке ходят,
Что попробуй —
Совладай.
Мама смотрит на сыночка, —
Ей поплакать бы в тиши,
А родня кричит:
«Хоть строчку,
Но в неделю нам пиши!»

За столом гулянью тесно,
И, хозяйке не в укор,
Выпирают, будто тесто,
Пляска, гости —
На простор!

Зубами щёлкая, как волк,
От песни, холода и глада,
Стремлюсь понять красу и толк —
Всю соль военного парада.

А голос выбивает дурь
И оставляет строй и песню.
А на плацу блестит глазурь —
Руби, солдат, пока не треснет!

И я рублю, и песнь летит…
То выйдет слово, то – полслова,
А завтра – снова, снова, снова…
У службы – зверский аппетит!

Люблю простор, объятый клевером,
И ширь небесную озёр,
След ветерка по лугу веером,
Когда выходим мы в дозор.
На раздорожье у избушки,
Там, где шумят березняки,
Лосёнок выпросит горбушку
И нас проводит до реки…
Земля солдату сердце радует:
В цветке гудит трудяга-шмель,
И оттого, что в небе радуга,
Не тяжела моя шинель.

Не вините жену офицера,
Если вдруг соберёт чемодан.
Вера в счастье – нелёгкая вера,
Как талант,
Что не каждому дан.

Ночь ветрами вокзала играла —
Укачала фонарь и перрон.
…Ревновала, грозила, ругала:
– Никогда не вернусь! Солдафон!

Не судите жену офицера —
В городок повернула, домой.
Мера верности – женская мера,
Только ей и понятна.
Одной.

Он служил не за награды,
Обошли его чины:
«Лишь бы дети были рады…
Лишь бы не было войны!»

Отслужил. Незаменимых,
Как известно, просто нет.
Он, счастливо-несчастливый,
Сдал на склад свой пистолет.

Улыбнулся строю грустно,
Нам ни слова не сказал.
Без него не будет пусто
Здесь, в строю, он это знал.

Все ж нашёлся:
«Аккуратней
Прибирайте на плацу».

Что не радуешься, ратник?
Нам кручина – не к лицу!
На «гражданке» много дела
И забот – невпроворот.
…Рота вслед ему глядела.
Тихо шёл он до ворот.
Оглянулся – слёзы!
Что ты?..

Понимала тишина:
Жить спокойно,
Жить без роты
Не сумеет
Старшина.

Маленькая. Школьница почти.
На худых ручонках – нитки жилок.
Только – медсестра она, учти.
Как хранитель, дышит мне в затылок.
Словно ангел в белом надо мной,
Что-то говорит, а я не слышу.
Стук в висках – домой, домой, домой
Целым под родительскую крышу!
Словно мать, сидит со мной всю ночь.
И в минуты редких прояснений
Гонит горе и сомненья прочь,
Бережет от зла и потрясений.
И сквозь бред – лицо её, как луч
Солнечный, весёлый и приятный…
Медсестра, возьми от сердца ключ
И не возвращай его обратно.