Александр Савин - Гуранская завалинка. Рассказы и стихи

Беременность протекала так замечательно, она обнимала свой живот руками и говорила ребенку, что никому его не отдаст!.. В силу обстоятельств мама предложила прерывание беременности…

Сколько было пролито слез, Аня то вставала на учет, то сдавала кровь на аборт; наконец черный день настал, ни от кого не найдя поддержки, она отдала своего ребенка, нерожденного… Ушел из ее жизни каждодневный кошмар, она развелась с мужем, но то, что она сама отдала своего ребенка безжалостной вакуумной машине-это сжигало ее сердце, ее душу и ее жизнь каждую прожитую минуту. Это пламя ненасытно и теперь, спустя столько времени…

Я сидела потрясенная, слушая свою попутчицу, жадно ловила каждое ее слово и смотрела на ее лицо в тусклом свете вагона поезда, забыв о спящих пассажирах. Наверное, она почувствовала во мне благодарного слушателя, что поведала случайному человеку то сокровенное, что уже не вмещало ее сердце, возможно, некому было излить душу?..Она как знала, что я не стану осуждать ее, а у меня в глазах заблестели слезы, я погладила ее по руке… Тут слова были лишними. Я прожила с ней боль ее жизни в ту ночь. Проводила ее до тамбура подав со ступенек сумку и долго смотрела из окна вагона ей вслед…

Митрич проснулся, и, не открывая глаз, вслушивался, по привычке ожидая, что готовится завтрак, не звякнут ли негромко блюдца, не шумит ли чайник… Не шумит… Не пахнет оладьями… И тишина-звенящая, напряженная…

В окна, с вечера не закрытые ставнями, уже светило щедрое сентябрьское солнце-бабье лето, золотые деньки, гвалт воробьев на ветках черемухи, да за калиткой глухо лаял соседский пес-для порядка, чтоб прохожие и не вздумали зайти во двор… Тихо-очень тихо… Повернувшись на бок, вдохнул со стоном-распухшее колено потревожил, нехотя Митрич открыл глаза… Что лежать, пора вставать… Не подаст больше завтрак Лидушка…

Лидушка… Заныло, заплакало сердце… Схоронил Митрич Лидушку – уж неделя как… Всё прошло, как будто не с ним-кладбище, похороны. Словно со стороны себя видел… Ел, как подведут-посадят к столу, ложился спать, когда говорили-поспи, Митрич, отдохни, надо, надо… Зачем надо, кому надо… Так и сидел бы, вслушиваясь и не слыша-ни себя и никого вокруг…

Митрич потянулся за палочкой, встал с постели, прошел на кухню, не сгибая, щадя больное колено… Восемь утра, сейчас прибежит Верочка-сноха, принесет горячий завтрак. Худенькая, живая-всё спорится в ее руках, поможет одеться, накормит, говорит как будто сама с собой, не ожидая от старика ответа. А он смотрит на нее, слушает и сердце успокаевается. Уговаривали его переехать к сыну-в семью, и Верочке легче-тут же на месте, и народу больше… Но куда там, отказался Митрич-привык к своему дому, своему жесткому матрацу, говорил-«я как пес, буду спать в своей будке»…Не мог, не мог он уйти-даже на время из их с Лидушкой дома, где всё еще дышало ее присутствием-алоэ и гераньки она поливала в последний раз, заготовки на зиму-в холодильнике-она делала, вышивку начала-подсолнухи, и игла там же-всем не до того было, не убрали… Астры уж без нее расцвели, хоть и дожди были, а они квёлые какие-то, бледные,, тоже хозяйку потеряли, она ж с ними разговаривала как с малятами-тихо, нежно…

В том году всё так же, а цветы пышней были… Оно и понятно-без Лидушкиной ласки… Вот и я, думал Митрич, так же захирею без моей Лидушки… Сел на завалинку Митрич, помял потихоньку больное колено, вдохнул полной грудью, оглядывая всё вокруг, как внове, будто после долгой болезни увидел он-голубое небо, золотятся тополя, еще цветут посаженные руками жены красно-оранжевые циннии, календула уж загибает коготочки, космея, вербена и еще много разных-всех не упомнить… И тут заметил он Белку-она лежала возле будки, исхудавшая, бока ввалились, и глаза ее смотрели скорбно.«Белка, Белка,» – позвал Митрич. Всё это время он совершенно забыл о ней. Не знал старик того, что собака отказывалась от еды, напрасно приносили ей лакомые кусочки и косточки-ничего не тронула Белка, лакала только воду изредка.«Белка, Белуся!» – опять позвал Митрич и сам пошел к ней, собака глянула снизу вверх, едва качнув хвостом, но не встала. Жалели ее старики, не сажали на цепь, в жуткие морозы спала в теплых сенях, соседи говорили, мол, уж очень вы очеловечиваете собаку, еще в дом заберите…

Пусть говорят! Сами бы вырастили двухнедельного подкинутого щеночка, кормили с пипетки-по ночам вставали, посмотрел бы тогда Митрич-стоит ли сажать такую красавицу – бежево-желтую, добродушную, ласковую-на цепь… Наклонился он, погладил по голове, по морде, тронув пальцем сухой черный нос..Исхудала Белуся, что же ты?..Лапки вон какие, тонкие стали…