Только бы погода не помешала – второй день снегопад непролазный. Красиво, конечно. А Катька как его любит! Только не завтра, пожалуйста!..
Сегодня Лере невероятно повезло – купила всё, что хотела. Даже батон сервелата финского. Это в рыбной-то кафешке! И лимонов кило – да почти без очереди.
Первым делом – за наполеон! Замесить тесто – и в морозилку. А тем временем порядок навести. Хотя, у неё и так всегда порядок. Пока Катьки в доме нет. В этом смысле Лера предпочла бы беспорядок…
Она вошла с тряпкой и пылесосом в Катькину комнату. Вид, конечно, нежилой – слишком всё аккуратно разложено и расставлено. Ничего, приедет сестрица – вдохнёт жизни. Она, правда, свою комнату не очень любит и спит у Леры на полу, на надувном матрасе – привычка походной жизни и возможность поболтать до полуночи, пока сон не сморит. Хотя, таких ночей выпадает немного: две, три. Пока не раздастся звонок с другого конца Ленинграда и металлический голос в трубке не произнесёт так чётко, что через стенку слышно: "Ты уже в Питере? С-собирайся, я выезжаю."
Это значит, что всё, о чём не рассказано, так и останется не рассказанным, а побледневшая Катька, все дни ждавшая этого звонка, этого "с-собирайся", как механическая кукла, побросает что-то в сумку без разбора, "Ну Лерочек, ну прости…" – и нет её. Что это – любовь?
Странная, должно быть, это штука, в таком случае.
Было однажды в Лериной жизни нечто подобное тому, что описывается в романах. Но была ли то любовь? Если рассудок берёт верх над чувствами, можно ли такие чувства назвать любовью?..
У Катьки явно безрассудство доминирует. Ещё бы! Мотаться по полгода-году невесть где, влюбляться без памяти – именно так, не иначе, у неё всё на пределе! – в чьи-то руки, губы, глаза, голос… Причём, всё это по отдельности в каждом отдельном случае. Взлелеивать в себе эту умопомрачительную страсть ровнёхонько до того момента, когда она – эта страсть – уже неуправляемая, изливается ушатом холодной воды, точнее, крутого кипятка, на голову ничего не подозревающего владельца этих самых рук, губ и так далее. Выждав момент, когда он – владелец – приходит в себя от неожиданно свалившегося на его руки-губы счастья и берёт курс на скорейшее подведение логического итога, именно в этот момент бросить всё: одуревшего обладателя неописуемого сокровища, божественный пленэр, неоконченную работу, – и нестись через горы и долы, бездорожье и безбилетье в этот суровый, угрюмый, словно обременённый страшной тайной, город. Примчаться и замереть. Замереть и ждать. Это и есть – любовь?..
А вот и он – принц её души. Акварельный портрет под стеклом. На тумбочке у изголовья.
Катька почти не работает акварелью. Больше маслом или гуашью. Странно, почему Гарри Анатольевича – и акварелью?
Если бы Лера решила изобразить его, она использовала бы для этого кусок рельса. Прямой кусок холодного рельса – и всё! "Портрет возлюбленного моей сестры в полный рост". Она не знала только, что делать с его зелёными глазами. А Катька как с ними расправилась?
Лера достала из кармана очки и взяла рамку в руки. Очень даже его глаза. Такое ощущение, что коснись только его щеки рукой…
Рамка разлетелась – рассохся уголок. Лера сходила за клеем и стала собирать рассыпавшиеся части. Прилаживая стекло с листом к задней дощечке, она вдруг увидела надпись карандашом на обратной стороне портрета:
Когда глаза его печальны,
они похожи на замёрзший пруд,
на инеем покрытый изумруд,
на виноград в снегу нечаянном…
И в самом низу, очень мелко: "Я люблю тебя, а ты боишься любви. И так будет вечно."
Бедная моя девочка!
Интересно, как этот кусок бесчувственной железяки узнаёт о Катькином приезде? Чутьё срабатывает? Или агентура? А может, он, получив телеграмму, нарочно выматывает её по несколько дней? Садист!
Бедная моя девочка…
Ну вот, и в Катькиной комнате ни пылинки. И картинная галерея пополнилась несколькими работами из предыдущей поездки.
Лера очень тщательно отбирает, что повесить на стену – места остаётся всё меньше и меньше. Потом заказывает рамки. Остальное аккуратно, по всем правилам, складывает в "запасники" – короба с перегородками. Их сделал Гарри Анатольевич. Ещё когда был просто Гариком.
Сама Катька совершенно не интересуется дальнейшей судьбой своих картин. Только порой замечает Лере, что вот это она бы не повесила, и вот это… Но менять экспозицию у неё нет ни желания, ни времени. Ну и ладно, всё равно, кроме Леры да изредка заходящих в гости родственников, некому на всё это любоваться.
Читать дальше