Николай Серый - Политические записки. Эссе, суждения и дневник

И есть беспощадный принцип: «Средства достижения цели всегда её подменяют». И уже бюрократические процедуры усложняются ради самого этого процесса, часто необратимого. И растёт численность чиновников ради самого этого роста. И делится ответственность за какое-либо одно конкретное дело между растущим всё более и более числом его исполнителей только из любви к искусству такого дележа…

Но если сановники центрального правительства и потеряли уже свою власть над своим бюрократическим аппаратом, то возможность насилия над ним они ещё сохраняют, ибо карательные ведомства им ещё подчиняются. И чиновники, разумеется, учитывают это, изъявляя видимость покорности верховным властям. Но видимость внешнего повиновения очень часто не подлинная власть, и для правителей перепутать две эти сущности очень опасно. И ещё более для них опасно перепутать власть и насилие. Насилие вовсе не власть, а только насилие… И вполне я уверен, что можно сравнить власть с любовью…

Предаваться всласть любви и насиловать женщину – это разные занятия, так же как и взиманье узаконенных налогов и грабёж в подворотне. Насилие – это полное и окончательное отсутствие добровольности в повиновении, а подлинная власть немыслима без хотя бы слабого, но вполне осознанного согласия подчиняться. И, кроме того, насилие – это, как правило, разовый, единичный случай повиновенья без какой-либо возможности воспротивиться, а власть – это протяжённая во времени череда актов подчиненья при шансах на успех, пусть и самых малых, выказать в данный промежуток времени непокорство. Власть – это ведь сложное единство уже названных мною ипостасей, а насилие – весьма примитивная угроза убить или искалечить при малейшем сопротивлении…

У власти есть ипостась: «Вера». Но никакая вера без любви, пусть даже извращённой, немыслима. И, значит, ради власти нужно уметь внушить любовь, хотя бы и в самых низменных проявленьях этого чувства…

Насиловать намного проще, чем управлять. В уличной драке самый утончённый ум бесполезен против грубой силы. Поэтому напрашивается вывод: «Насилие всегда эффективнее законной власти». Насилие не выгодно лишь потому, что бороться с ним можно только насилием. Тот, кто прибегает к насилию, должен и сам от него беречься, а это всегда очень хлопотно; поэтому судьба многих преступников незавидна. Но насилие чрезвычайно соблазнительно, ибо оно сулит быстрый успех или хотя бы его видимость; угрызенья совести не более чем страх перед возмездием, которого почти каждый надеется избежать…

Поэтому могут сановники центральной власти решиться на насилие над своим чиновничьим аппаратом, их ввергающих в докуку и ярость своими проволочками в исполнении их приказов. На чиновников науськивают под предлогом борьбы с их произволом карательные ведомства, и те травят их с сердитым усердием и судилищами, и тюрьмами при восторженном улюлюканье толпы. И, наконец, чиновничий аппарат раздроблен, как панцирь на вкусном теле черепахи, и вонзаются в плоть её хищные клювы, клыки и когти…

Именно такое и стряслось после уничтожения общеимперских министерств, управлений, комитетов, и ведомств на территории пропавшей Советской Империи… Беду очень усугубили провинциальные правители, названные мною вельможами…

Сила власти определяется тем, сколько времени своей земной жизни люди с пользою жертвуют для исполнения приказов, без учёта затяжек и проволочек из лени, корысти и трусости. А если приказ не выполнен, то на него и расхода времени нет… Высшее проявление силы власти – это лишенье людей жизни с верной погибелью тех, кому велели убивать… Совокупная сила власти на всех уровнях государственной иерархии есть величина постоянная. И если теряет власть центральное, общегосударственное правительство, то неуклонно перетекает она к удельным князьям, полководцам и атаманам шаек. Именно такое и произошло при развале Советской Империи…

Я хорошо помню крах нашей Империи; я много ошибался в оценке чреды событий; иллюзий у меня было в изобилии; самое честное перед собою – признать себя одураченным. Мне стоило больших усилий думать о столь прискорбном для России развале, ибо мысли мои неизменно вертелись вокруг моих тогдашних благоглупостей, и тем непомерно бередили и язвили самолюбие…

Теперь мне уже ясно, что Империя была беременна неким капитальным изъяном в своём устройстве, который и оказался причиной распада. И состоял изъян этот в нарушении основного принципа крепости, самосохраненья и устойчивости всякой властной иерархии. И принцип этот можно сформулировать так: «Не должен верховный управитель (или орган) допускать, чтобы его власть над своими ближними чиновниками, вельможами, сановниками, временщиками-фаворитами и полководцами оказалась более слабой, нежели власть всех этих бюрократических и военных начальников над низами». Иначе говоря: «Сила власти над низами каждой ступени иерархии должна быть одинаковой с силою власти над этой ступенью её начальства…»