Наталья Прокофьева - Визитер

Мне не хватало именно этого небольшого толчка, чтобы начать новую жизнь. Наверное, внутренне я был к этому готов к такому повороту – я вступал в возраст, в котором некоторые великие уходили из жизни, чтобы войти в школьные учебники. Посещавшая меня порой мысль, что зря растрачиваются лучшие годы, начинала переходила в уверенность. Я был честолюбив, и не хотел покинуть этот мир, не оставив в нем своего следа. Если бы я знал тогда, на какую стезю я ступаю, я бы сто раз подумал. И все равно, скорее всего, ступил.

Однажды утром, находясь в приятном состоянии между сном и явью, когда понимаешь, что сон уже ушел, но можно еще немного поваляться, лениво перескакивая с мысли на мысль, я вдруг придумал начало повести. Даже не придумал, а увидел. А увидел я человека в номере маленькой гостиницы. Он сидел у распахнутого окна, недавно закончился дождь, на вечернем небе, сквозь расплывающиеся, как акварель на плохой бумаге, облака уже просвечивали звезды. Остро пахло свежей листвой и морем, значит, город был приморский, под окном, совсем близко проходили люди, доносились обрывки разговоров и короткий смех, и вспыхивали огоньки сигарет. Чтобы оказаться в этом городке, в этой гостинице, человек летел на самолете, а потом долго трясся в автобусе, оставив в большом городе узел туго переплетенных проблем, который он должен был развязать, и он был уверен, что разрешение могло придти только здесь…

Я быстро встал, и пока умывался и заваривал кофе, действие продолжало развиваться и обрастать подробностями. Решив, что я могу отложить намеченные на утро дела, я сел за компьютер и легко написал пару страниц. Но дальнейшие дела откладывать было невозможно. С трудом оторвавшись от компьютера, я уже понимал, что будет происходить, по крайней мере, на пяти ближайших страницах и знал примерно, чем должна закончится повесть.

Через некоторое время я уволился из агентства, договорившись, что останусь в числе постоянных авторов. Теперь было достаточно времени, чтобы писать. Но вскоре стало понятно, что это много труднее, чем представлялось вначале. Иногда мне казалось, что я поднимаюсь на высоченную гору, продираясь сквозь терновник, рискуя сорваться в пропасть. Зато порой я бежал по счастливой дороге, пригреваемый солнцем и окруженный пением птиц. Но до вершины было еще очень и очень далеко, и часто приходилось возвращаться назад, потому что пока я писал, я узнавал про своих героев многое, о чем вначале и не догадывался, и начало приходилось переделывать.

Теперь ни на что другое у меня почти не оставалось времени. Я стал раздражаться на отвлекающие от работы звонки, с большинством приятелей почти раззнакомился, да и они потеряли ко мне интерес с тех пор, как я перестал быть для них редактором, работодателем и собутыльником. К счастью, великая любовь обходила меня стороной, я не встретил женщины, на которой хотел бы жениться, а временные подружки возникали и исчезали, не отнимая много времени и не оставляя в сердце следа.

С публикациями мне не везло. Я не ждал быстрого успеха, понимая, что так не бывает, но хронические неудачи, продолжавшиеся уже более двух лет, раздражали, временами я ощущал в себе мизантропа, копящего обиды на мир и людей, А обиды начинающий и никому не известный автор собирает корзинами, как опята в сезон. Рассказы, которые я посылал в журналы, оставлялись без внимания, я предполагал, что их просто никто не читал. Редактор издательства, куда я самолично завез повесть, сообщил, что с нераскрученными авторами они стараются дел не иметь, это коммерчески себя не оправдывает, но все-таки рукопись предложил оставить, а через две недели выяснилось, что он ее потерял. Я поторопился предложить, что привезу другой экземпляр. В ответ услышал небрежное: «Завезите при случае, если меня не будет, оставьте у секретаря». Разговор был телефонный, а по телефону такие слова произносятся легко.

По мере накапливания неудач, менялось и отношение окружающих. Люди, которые еще недавно были приветливы, и даже чрезмерно, теперь на ходу бросали: «Как дела?» и торопливо пробегали мимо, словно опасаясь, что я действительно начну рассказывать о своих делах.

В последнее время у меня появилась еще и своеобразная мания – я стал бояться, что умру раньше, чем добьюсь признания, и это сделает мои усилия и жертвы бесполезными. В такие минуты хотелось за неимением камина выбросить все написанное в мусоропровод и вернуться к прежней беззаботной жизни, но отказаться от того счастья и тех мук, которые я испытывал, пробираясь через тернии сюжета и роясь в грудах слов, чтобы найти наиболее адекватные моим мыслям и ощущениям, я уже не мог. По сравнению с этим, участь редактора рекламного агентства казалась жалкой и скучной, как позавчерашний хлеб. К тому же, несмотря на все обиды и сомнения, я был уверен, что рано или поздно моя звезда выведет меня к сияющим вершинам успеха.