Марина Тюленева - Жизнь без печали

– Ира осталась в прошлом, Саня, – Екатерина Александровна села в кровати, протянула к сыну руку, взъерошила его волосы – Хорошо, что выговорился, это нужно. Никогда больше не унижай себя нелестными высказываниями о той, в которую был влюблен. Ты вспоминаешь ее, потому что, виноват перед ней, с этим надо жить. Бывает, в жизни совершаешь ужасные поступки, за которые не нужно искать прощения, это остается с тобой. Эта девочка спасла нас с тобой, Саня. Ты причинил ей боль, она не отомстила. Хотя, ты знаешь, последствия были бы ой-ей-ей какие. Надеюсь, впредь ты будешь думать головой, а не головкой.

***

Ирине, оставшиеся два с половиной месяца учебы показались целой вечностью. Она заходила в здание школы, как на расстрел. Она ненавидела эти стены, эти парты, эти морды. Здесь ее унизили, над ней посмеялись, она считала дни, когда не нужно будет здесь появляться. Хотя, в общем-то, все закончилось, судачили о ней недолго, никто над ней не хихикал, никто не вспоминал. Данилов опять бродил, как привязанный. Ирина его уже не отгоняла, она помнила, что в дни всеобщего осуждения, только он был рядом, он отстаивал Ирину и ее честь, порой и с кулаками. Он иногда ей намекал:

– Ирка, может мы того? Тебя уже все равно распечатали.

– Некогда мне, к экзаменам готовиться надо, – Ирина даже на него не обижалась.

– После выпускного дашь?

– Ладно, – смеясь, отмахнулась от него Ирина.

На выпускном вечере, после вручения аттестатов, Ирина решила уйти домой, а мать сказала:

– Останься, Ириша, потанцуешь. Все-таки последний день в школе, может, потом пожалеешь, что не осталась, – сама ушла домой.

За столом Никита сидел рядом с ней, и все время ее смешил. Она почти ничего не ела, только хихикала. Включили магнитофон, в отсутствии Серафимы Григорьевны, никто уже не запрещал «иностранщину». «Smokie» пели «What Can I Do».

– Ирка, пойдем танцевать, – сказал Никита.

– Ты же не умеешь.

– Можно подумать, ты умеешь.

Никита был прав, кроме топотушек на месте, Ирина ничего не усвоила. Где ей было танцевать и с кем, если большую часть танцевальных вечеров она просидела на скамейке, Никита никому не позволял приближаться к ней. Ирина посмотрела на Никиту и сказала:

– Пойдем, хоть один раз спляшу в этой школе.

Никита усиленно прижимал ее к себе, она отпихивалась.

– Никита, мне так неудобно. Я тебе сейчас все ноги оттопчу.

После танца, разгоряченный близостью Ирины, Никита, подскочил к микрофону и закричал:

– Песня! Для самой лучшей девушки в мире. Ирка, для тебя. Для меня нет тебя прекрасней… – Никита совсем не умел петь, он завывал, кричал, но все с умилением слушали, с завистью поглядывая на Ирину.

Ирине тоже было радостно. Она думала: «Какой же он хороший. Единственный, кто меня по-настоящему любит. Я ему нужна, не так, как некоторым, которые побаловались и забыли».

Никита шел с Ириной по ночному парку. Никита схватил ее за руки, прижал к себе, стал беспорядочно тыкаться губами в ухо и шею. Ирине было щекотно, она хихикала и пыталась увернуться.

– Ирка, ну ты же обещала.

«Почему бы и нет» – подумала Ирина – «Что здесь такого? В конце концов, он достоин награды».

– Что, прямо здесь? На скамейке?

– Давай, на скамейке. – Никита подтащил ее к скамейке и стал лезть под платье. – Черт, в твоих трусах запутался. Сними сама, не привычная что ли? Перед учителем же снимала.

– Он меня всегда сам раздевал – сказала Ирина, она не обиделась на Никиту, привыкла к его придурочным высказываниям.

Никита уложил Ирину на скамейку, она послушно раздвинула ноги. Ей не было противно, вообще никак не было. Ну, поелозили, чего-то вроде вставляли. Особых ощущений никаких.

Ирина поступила в институт. По всем признакам, она уже не сомневалась, что снова беременная.

– Класс! – сказал Никита – нас и до восемнадцати распишут.

Когда Ирина сказала матери, та взбеленилась:

– Ты что, совсем дура? Я же просила тебя не размениваться. Кому дала? Дураку! У тебя голова на плечах есть? Или что, один раз мужику дала и понеслась душа в рай? Тогда хоть кричала, что любишь. Сейчас, что? Тоже любовь, к дураку?

– Мама, Никита хороший. Это единственный человек, который меня любит по-настоящему. Он меня на руках носить будет, в обиду никогда не даст.

– Боже ты мой, в чем же я провинилась! Когда ты поумнеешь! Все придумываешь за других. То бабнику верила и надеялась, теперь этот дурачок самый надежный. Зачем ты ему дала?