Галина Климова - Театр семейных действий (сборник)

Девочка снова погрузилась в музыку, хотя ноты закрыла. Это была «Импровизация» – эффектная концертная пьеса Кабалевского. Она решила повторить ее наизусть, как повторяют стихи: сначала нащупывая и называя единственно верные слова, выходя в стиховое пространство и дыша им в полную силу. Ничто не сковывало изнутри. Пальцы левой руки привычно обхватили запястье правой, реально изображавшей скрипичный гриф. Вены напряглись. А пальцы? Пальцы побежали сами: горячо, по памяти. Она играла, скользя из одной позиции в другую, мизинцем держала флажолетто, вытягивала трели, выверяла октавы.

Подошла продавщица мороженого. Прервавшись, как по звонку на перемену, девочка купила обсыпной сахарный рожок.

К поезду с обеих сторон выбегали облупившиеся деревянные домишки с кривыми серыми заборами и унылыми окнами. Иногда показывались люди, кошки, собаки. Как же им трудно, – подумалось ей, – вечно стучат поезда, один и тот же ритм, железнодорожный грохот. Громче жизни.

Вытерев рот и пальцы, она открыла ноты Концерта № 2 Шпора, совсем нелегкого, совсем не из школьной программы, как пояснил ей учитель. Именно Шпор заставил ее понять, что такое певучесть, длинный наполненный звук, из вибраций которого вырастает музыкальная мысль, фраза, монолог. Может, даже виртуозные технические пьесы в чем-то легче, а в адажио или в анданте столько созерцательной глубины, что надо дорасти до этого чистого звучания.

Проехали Храпуново. Смешное название: какие такие храпуны прославили эту станцию?

В вагон ввалилась компания парней. Их было трое. Одинаковые, как братья: все в куртках «болонья», все рослые, русые, еще не износившие летний загар, все навеселе. Они громко, но не зло переругивались, задирались, толкая друг друга, будто разминаясь на ринге. Оглядев вагон, где, кроме девочки, сидели поодиночке несколько пожилых женщин, влюбленная парочка и еще старушка со стариком-инвалидом, они без запинки двинулись к ней:

– Скучаем, чувиха? – спросил Первый.

– Да чё-то не похоже, – ответил Второй. – Она не одна, вон на полочке, смекай, скрипочка примостилась. Твоя скрипулька али чья?

– Ага, обнаженная со скрипкой, – догадался Первый. – Где же я это слышал? Или видел?

Они плюхнулись на сиденье напротив, вытянув огромные ножищи в кедах, и перегородили проход, заполнив воздух перегаром.

Девочка вжалась в угол. Ей осталось повторить последнюю пьесу, «Пчелку» Шуберта, быструю, очень техничную вещицу для левой руки. Она хорошо помнила ее, и не было нужды заглядывать в ноты, но хотелось повторить не спеша.

– Ты чё такая смурная? Кемаришь, что ли? Недоспала? – наконец, подал голос Третий.

– С кем недоспала, крошка? – ёрничал Первый. Он выдвинулся почти вплотную к ней, широко раздвинул вытянутые ноги, как бы обхватив ее и отрезав от остальных.

– Тормози, Костян, – предупредил Третий, – нутром чую, чувиха серьезная.

– Ясен пень, но мы ее развеселим!

– Чё, анекдоты начнешь травить? А, может, у нее с юмором не фонтан?

Девочка не отвечала.

– Во, гордая, да, Костян?

– Нет, она гордая и интеллигентная. И мы, рабочий класс, ей по фигу.

– Обхождение не то, чем-то мы ей, ё-моё, не близки, – напирал Второй.

– А ты бы ей сбацал, стишки почитал, цветочков с клумбы понадергал, – посоветовал Третий, – вот она с тобой, ремеслуха, и разговорилась бы по душам.

– И потискать бы себя дала… может, она еще целка? – решил Второй.

– Слышь, ты, о тебе разговор, не дошло еще? Голос-то подай, если есть! – крикнул Костян.

– Есть у меня голос, – очень тихо отозвалась девочка, – чего расхулиганились? Я же вам не мешаю, и вы не приставайте.

– А если ты мне приглянулась, если пондравилась с ходу-с лету? – обрадовался Костян. – Может, у нас с тобой любовь прям тут, в вагоне начнется? Как в кино. Может, я тебе предложение еще до Москвы сделаю?

– Если говорить не хочет, пусть споет, пусть чё-нить на скрипульке пиликнет, – предложил Второй. – Я, кажись, вспомнил, она в театре выступала перед Днем Победы, в белом фартуке. Нас тогда с занятий сняли и вместе с солдатней пригнали, чтоб мест свободных не было.

– Сыграни что-нибудь зажигательное, этого, как его, самого знаменитого, про него по радио часто передают…

– Паганини? – подсказала девочка.

– А ты догадливая, – обрадовался Костян. Он легко приподнялся и достал с полки скрипку.

– Не трогай, отдай инструмент, – испугалась девочка и хотела отобрать футляр.

– Да я токо зыркну. – И он легко отодвинул девочку плечом.