Олег Молоканов - Орех. Роман

– А вы при близком общении совсем другой человек.

– Вы тоже, причем в самом положительном смысле, – не растерялся Кац. – Ну что ж, приводите своего Егорова в понедельник, все организуем, как договорились.

– Он не мой.

– Прошу прощения. Это слово «свой» – оно как паразит.

– Прямо с утра?

– Прямо с утра.

В этот момент дверь открылась изнутри, и собеседников едва не сшибла Федосеева.

– Ох, Семен Ефимович, здрасьте! Какими судьбами?

– Да вот… Обсуждали выход нового сотрудника.

– А-а, Егоров! К вам в лабораторию!

– Точно так.

– Договорились?

– Да. Жду его в понедельник.

– Ну, вот и прекрасно. Галочка, я на обед: если будут спрашивать, скажите, что я через часик.

– Хорошо, Римма Сергеевна.

Когда главная кадровичка повернулась к ним спиной, Кац легонько пожал ладонь Щелкуновой и, ни слова не говоря, отправился к себе. По дороге он пытался разобраться, что нового открылось для него в этой женщине. Что он знал о ней раньше? Да, симпатичная, да, за словом в карман не полезет. Работает по принципу «сказано – сделано». Теперь, после столь неожиданного признания, все изменилось. Кац чувствовал к ней нечто среднее между отцовской любовью и стремлением к инцесту. У него даже возникла эрекция, хотя в его уже почтенном возрасте после вчерашнего фактически изнасилования Ольги Валентиновны, с интервалом лишь в полсуток, новая не могла наступить ни в коем случае. Это было проверено временем. «Ну и дела!» – удивился Семен Ефимович, засовывая руки в карманы и пытаясь изнутри сдвинуть член вбок, чтобы не топорщились брюки. Когда он вернулся на место, орех был окрашен в оранжевое.

По пятницам рабочий день на «Салюте» заканчивался в 16:00. Шел уже четвертый час, когда Семен Ефимович после тягостных раздумий о грядущих последствиях для их отношений с женой шага, который он задумал, все-таки решил угостить коллектив спиртом в честь завершения рабочей недели и пополнения штата. Конечно, по гамбургскому счету это был вовсе не повод, но уж больно он в душе настрадался. Голове требовался отдых от роя мыслей, да и «братва» обрадуется. Конечно, была альтернатива снять стресс дома. Но он знал, что Ольга, если принести домой бутылку, расслабиться не даст. Начнет пилить, с какой, мол, стати ты вздумал портить мне пятничный вечер и тому подобное. Он дождался, когда в лаборатории воцарится полная тишина – Овечкин-Портнов, зараза, долго распечатывал какие-то бумаги на принтере, – и, ни на кого не глядя, вынес предложение куда-то в потолок:

– Ну что, спрыснем конец недели?

За всеми столами ажиотажно заерзали, и первым, конечно, ответил Вован:

– Честь и хвала тебе, Ефимыч! Да и повод железный – новенького взяли…

– Новенький – это не повод. Вернее, повод, но только при его непосредственном участии. Причем он сам проставиться должен. Кстати, интересно, дотумкается он до этого в понедельник или нет?

Члены коллектива задумчиво переглянулись.

– Это ценное замечание, опять ответил за всех Карпов. – Но, понимаешь, все покрыто мраком: первый день ведь, может застрематься. И потом он вообще не в курсах, как у нас тут с этим делом.

– Верно, – ответил Кац. – Значит, этот повод ждет до понедельника. А сегодня мы по-простецки, без всяких поводов. Прошла неделя – и…

– …и хер бы с ней! – негромко отчеканил хором свою фирменную шутку коллектив.

– Тогда сейчас, как и в среду: пьем спирт. Или кто-нибудь за благородным пойлом побежит?

– Да нет, нет… А какой смысл? Вернешься – уже пятый час! – раздались ответы.

– Значит, у нас есть все, кроме закуски. Овечкин, у тебя яблоки на сей раз…

– Нету. Я брал с собой пару, да днем съел. Если б знал…

– Тогда вот тебе мелочь, сбегай в буфет за бутербродами, пока он не закрылся. Ну, а мы здесь, пока то, пока сё… Стол бумагой накроем, водички нальем из кулера. Тебя дождемся – вот уже и четыре.

Во время приготовлений Семен Ефимович, которому уже черти казались там, где их и быть не может, бросал косые взгляды на орех: он уже знал, что малиновый цвет – это цвет его, Каца, необъяснимого гнева, а оранжевый – цвет его же, Каца, сексуального возбуждения. А ведь употребление спиртного – тоже вещь, которую моралисты и богобоязненные люди не приветствуют. В среду и в четверг, когда баловался алкоголем, Кац не обращал внимания на орех, – ведь тогда он еще не понимал, что почем. Сейчас ему стало интересно: может, в преддверии пьянки или во время нее орех окрасится во что-то новенькое? Пока же он был серебрист, и свой первозданный цвет приобрел почти сразу после встречи Семена Ефимовича с Щелкуновой.