– Какая-такая вера? – дивится Иван.
Онакоч, вот так слово за слово они и стали, ну, как сказать, хороводиться. А Малика девка строгая оказалась! Никаких глупостев до себя не допускала, а после всего и объявила: бери, мол, меня в жёны, Иван! Сделай такую милость! Я любить тебя стану, заботиться об тебе. И то сказать: дело верное. Коли любишь девку, так и женись на ей! Но на Ивана тут размышление нашло и даже, сказать так, слабость напала. Хорошо девка, да и нравится. Но жениться… Сколь Ивану годов? Двадцать три. Хоша и не так, чтоб совсем молодой, но и жениться бы можно не торопиться. Опять же, Юсуп Юсупыч… Боязно супротив него идти. А Малика-то говорит, что от папаши тишком жениться надо. А ну как осерчает Юсуп, да по кавказскому обычаю, о котором в книжке поэта Лермонтова писано, вынет кинжал, да и порешит Ивана за поругательство. Опять же, вера какая-то у них странная. На танцульки нельзя пойти! Где ж такое видано! Уж давно и попов всех разогнали, и вот уж в космос человек слетал, и уж доказано, что все эти дедовские байки вздор и нету ничего. Да и молодежь теперь такая боевитая: вся в комсомоле. Кто ж теперь во всяких таких делах отцов слушается? Говорит Иван Малике: поехали на стройку, на БАМ. Завербуемся, пообсмотримся, а там уж и поженимся. Нет, отвечает Малика, не пойдёт так с тобой у нас дело. Стройка дело хорошее, но никуда я не поеду с тобой, если ты на мне не женишься. Тут уже и время подошло Юсупу с семьёй с места сниматься, а Иван не мычит, ни телится. Малика же оказалась девка, ух, сурьёзная! Коли, говорит, не по моему, так и никак не будет. А ведь всё ждала до последнего, что Ванька ей расписаться предложит. Не предложил. И вот в последний самый вечер выбегает эта Малика из дому и прямиком к Ивану.
– Упросом тебя прошу, – говорит, – ведь люблю я тебя! Что ж ты, окаянный гад такой-сякой, душу мне мотаешь? Ведь уезжаем завтра! Да и всё! Выдадут меня там замуж, и жизнь моя совсем поломается!
А Иван всё своё гнёт:
– Люблю тебя, но жениться теперь никак не могу. Поедем на стройку, завербуемся, а там и поженимся! А хочешь, по комсомольской, аль по партейной линии на отца твоего воздействуем!
– Эх, дурак ты, Ваня! Совсем дурак. Что отцу моему твоя партейная линия? Ну, решай!
– Нет. Не могу. Да и негоже это, чтоб девка в этаком деле на парня давление оказывала!
– Давление… Это на тебя комсомольский актив давление оказывает, а я люблю тебя, – говорит, а сама руками его так и обвивает.
Но Иван держится, слабины не даёт.
– Люблю, – говорит, – тебя. Но жениться не стану. И не проси!
– Ну, будь по твоему! – говорит ему Малика. – Только вот попомни мои слова. Как ты мою жисть всю как есть поломал, так и тебе счастья не видать. Коль ты такой трус, то счастья тебе не полагается!
И плюнула прямо ему под ноги. С тем и ушла.
Уехал Юсуп, уехала с ним и Малика. А Иван остался у нас, на лесозаготовках. И вот стали мы примечать, что с Иваном будто что неладное творится. Ходит, как сам не свой, а опосля и попивать начал, чего за ним никогда, правду сказать, не водилось. Ну, врать не стану. Рюмку когда-никогда принимал, а чтоб крепко выпивать – таковского не бывало. Мы к нему с расспросами. Он молчит. Знамое дело, таится! Однакоч, был у Ивана дружок один закадычной, Сашка Чобот. Сашка тот и донёс до общественности, что Иван будто сказывал ему, что пьёт с горя. Что Малика ента самая ему кажный день мерещится, и чрез то он сознательность свою и потерял, через то и пить начал. Иван, дескать, говорил Чоботу так:
– Иду, мол, я по просеке. Смотрю – сосна. Беру пилу (известное дело, пила «Дружба», штука хорошая), подымаю её и эдак на сосну наставляю. И уж было совсем её допилил, как тут из сосны той, из ветвей её, смотрит на меня Малика, грустно так смотрит, и говорит: «Иван! Ты жисть мою поломал… Счастья тебе не видать!».
По первости как Иван такое увидел, так его чуть сосной не завалило. Чудом спасся! Потом, хоть и с опаской, приступил обратно к делу. И то! План-от надо выполнять по соцсоревнованию! А ему обратно – морок! Говорит: «Счастья тебе, Иван, не полагается!» и хохочет так заливисто! Ну, с энтакого кто хошь запьёт! Стал Иван с лица спадать, с доски почёта его, одноконешно, сняли. Во-первых, за пьянку. Ну, а во-вторых, план не выполнял. Да какой там план! – дед Семён махнул рукой. – Воробьишкины слёзки! Уж его и на партсобрании песочили, и через профсоюзную линию увещевали. Даже дохтуру показывали. Ничего! Вижу, говорит, Малику, и деревья рубить не могу. И точка. Вот так вот минул год. И докатился до наших краёв слух, что будто бы Юсуп на родине помер, а Малика замуж вышла за того самого председателя райсовета, за которого её отец сватал. Вот и весь сказ.
Читать дальше