Александр Волынцев - В поисках Вина и Хлеба

Короче, когда на экране первая советская «плейбой-звезда» и будущая «маленькая Вера» скинула халатик и осталась в одних панталончиках, на зал обрушилась липкая тишина. Было слышно, как стрекочет проектор, как матюгнулся на улице споткнувшийся о свою тень прапорщик, как хрустнула в сведенных судорогой челюстях моего соседа спичка… Героиня потянула панталончики вниз. Зал перестал дышать…

И тут все кончилось. Проектор замолк, зажегся свет, экран превратился в простыню. «Выходи строиться!» – попытался гаркнуть замполит, но вой ста с лишним глоток размазал тщедушную команду по полу, как окурок по плацу. «Выходи стро-о-о…» – «А-а-а!!!» – «Выходи…» – «А-а-а!!!». Топот, улюлюканье, свист и готовые полететь в сторону замполита тяжелые предметы столовской утвари заставили присутствующего при всем этом дежурного офицера принять срочные меры по спасению чести замполитовского мундира. Он не стал кричать. Он не стал стрелять в потолок. Он просто щелкнул выключателем. Сидевший за проектором рефлекторно запустил свой аппарат… Что любопытно: пленка оказалась перемотанной на начало и… Снова слышен только хруст спички, хриплое дыхание да: «От бэль…» – смачно не выдержал кто-то в конце этой безумно антисоветской сцены с панталончиками, но соседи аккуратно и предусмотрительно заткнули ему рот пилоткой…

Таким образом, беззаботно-патриотическое название фильма усыпило бдительность замполита, а дважды повторенное начало сконцентрировало внимание аудитории, сначала ожидавшей «чегонибудьещетакого», а затем погрузившейся в атмосферу сорокового года.

Сеанс дал неожиданный эффект: в замполите стали видеть воплощение НКВД, ВКП (б) и лично товарища Берия. Армия, кузница патриотов и верных ленинцев, где-то дала сбой: то ли молот поизносился, то ли наковальня порасплющилась, то ли исходный продукт не той марки пошел, но… Чрезмерно усердное замполитово стремление воспитать нас «преданными делу партии» дало обратный результат: никто из нашего призыва не обзавелся «красным билетом», хотя в армии сделать это было значительно проще, чем на гражданке…

Между теми, кто вместе постигал премудрости выживания в армейских условиях, еще в «карантине» установилась какая-то странная, почти родственная связь: неслучайно друг друга у нас называли «братан», «братуха», «братишка». (Это потом, спустя годы, слово «братва» получило бандитский привкус, а тогда…). Видимо, ничто так не сближает, как совместное противостояние трудностям, бедам, опасностям…

Служил со мной с первого дня парнишка из Северодвинска Сережка Белозёров. После присяги нас разбросали по разным подразделениям: меня – в одну из рот, его – в отделение радистов водителем…

Дедовская иерархия была довольно строгой: припахивать новобранцев на различные работы позволялось только внутри своего подразделения, а если кто хотел по необходимости «прихватить» «чужого» молодого бойца, то следовало договориться с «родными» дедами, но такое бывало нечасто.

На радиостанции, где служил Сережка, дедов было полторы штуки, в связи с чем он, по-моему, испытывал некий комплекс вины перед нами, так как у нас дедов было больше и «шуршать» приходилось активней. Чего греха таить, ему немножко завидовали по этому поводу. Но он был добр и старался помочь если не делом, то хотя бы словом (а в армии слово – великое дело). Его вовремя сказанное добродушное (и словно извиняющееся за собственное относительное «благополучие») «все образуется» много раз становилось единственной поддержкой на грани отчаяния…

Время шло. С каждым месяцем наши глаза становились веселей, ремни – свободней, а дембель – ближе…

Когда мы отбарабанили год, Сергею дали отпуск по поводу похорон его родственника. Вернулся из дома более грустным, чем уезжал: и повод для поездки нерадостный, и после нескольких дней «воли» возвращаться обратно – удовольствие ниже среднего… Но на него тут же набросились с расспросами: «Как там? Что носят? Что слушают?». Новости свободы «из первых рук»…

…В августе 1987 года мы были уже почти дедами. Однажды я стоял в суточном наряде дневальным, а Сергей готовился на выезд (свозить нескольких наших бойцов по каким-то хозяйственным нуждам). Вдруг он попросил меня спеть. Мы зашли в батальонную ленинскую комнату, я достал гитару и затянул из Высоцкого:

Посидели, помолчали. Потом его вызвали к машине, и он уехал.