Александр Волынцев - В поисках Вина и Хлеба

А после возвращения почти полгода в ночных кошмарах являлся мне наш командир роты – капитан Топорков – и своим перекошенным ртом посылал меня не то под трибунал, не то в уссурийские таежные дали… Но теперь пробуждение было блаженством…

Первые полгода «после» я не мог заставить себя зайти в кафе или столовую: мне казалось, что все будут смотреть, как я ем, потому кусок не лез в горло уже заранее, за полквартала до моего приближения…

Службы психологической реабилитации, которая могла бы помочь адаптироваться к нормальной жизни в человеческом обществе, как не было, так нет. А надо ли говорить, насколько такая служба необходима тем, кто возвращается домой с войны?

Уж не знаю, с каких пор это повелось, но это, действительно, были два противоположных лагеря. Со взаимной, как минимум, настороженностью, иногда переходящей в откровенную неприязнь.

Хотя среди них попадались весьма приличные люди. И даже настоящие мужики. Но вот офицеров (в полном исторически-энциклопедически-моральном смысле) среди них было немного, несмотря на наличие погон. И были они, как говорится, страшно далеки от народа.

В результате конфликтные ситуации возникали регулярно; страсти, порой, закипали нешуточные, доходя до руко- и ногоприкладства.

Вот был у нас в хозвзводе рядовой Евланов. По кличке, естественно, Евланыч. Спокойный, как танк перед переплавкой. Машину свою знал отлично, служил достойно. На бойцов хозвзвода распространялась негласная льгота: вернувшись поздно с выезда или из автопарка, они имели право не вставать по команде «подъем!» и не бежать на зарядку. А если приходили очень поздно, то спали до утреннего развода, игнорируя завтрак.

И пришел однажды Евланыч спатеньки в три часа ночи. Понятно, что поутру его никто не трогал, и он так мирно и посапывал бы почти до самого развода, если бы не приперся ответственный по батальону зампотыл капитан Голишников. Увидев под одеялом неопознанное тело, он приказал дневальному привести это тело в вертикальное положение. «Дак он же ночью, с выезда…» – попытался избежать смертельно опасного поручения дневальный. «Выполнять!» – рявкнул капитан и вышел.

Ну да. Конечно. Евланыч тогда уже был дедом, а дневальный – дух презренный. В такой ситуации выбор всегда не в пользу офицерских капризов. Дневальный походил туда-сюда и отправился на исходную позицию. А Голишников не думал отвязываться: вернулся проверить исполнение. Поняв, что дневальный лучше на гауптвахту пойдет, чем прикоснется к спящему дедушке, зампотыл решил действовать сам. Евланыч мутным глазом покосился на предмет его теребящий, повернулся на другой бок и снова засопел. Зампотыл выдернул из-под его головы подушку и бросил на пол. Ноль эмоций.

Ну очень расстроился Голишников, что на него, целого капитана Советской армии, откровенно забил какой-то водила из хозвзвода… И перешел в атаку: Евланыч спал на крайней койке второго яруса, и зампотыл опрокинул всю конструкцию на пол.

Евланыч был человеком патологически мирным, потому – он спокойно поднялся, поставил обе рухнувшие койки на место, педантично уложил на них постельные причиндалы и снова полез на свой второй ярус. Но и Голишников сдаваться не собирался: уцепился за майку не до конца проснувшегося Евланыча и сдернул того на пол.

Тут Евланыч проснулся окончательно. Встал, с развороту воткнул Голишникову кулаком в грудную клетку и залез обратно на свой второй этаж. Досыпать.

Сбежавшийся на грохот наряд по роте, с трудом сдерживая смех, вынул из-под груды тумбочек хрипло дышащего Голишникова и принялся наводить порядок на «поле Куликовом».

Евланычу дали пять суток «губы». Уходя, он протянул мне свои часы: «Пусть у тебя пока. Приду – заберу». Спустя пару месяцев ситуация повторилась. Хорошо, что Голишникова потом перевели в другую часть. Иначе, точно сломал бы Евланыч капитану позвоночник…

Вообще самые кризисные времена в армии – это первые полгода и последние. В первые полгода – случаются всякие неприятности с теми, кто к службе не готов и никак не может привыкнуть, в последние – с теми, кто к службе привык слишком, потерял инстинкт самосохранения и реагирует на раздражители молниеносно и бездумно.

…Мы – деды. Идет к концу наша вторая зима. Стоим в карауле. Утро. Моя очередь идти на пост. Караульный тулуп – один на всех, потому он с поста, можно сказать, не сходит всю зиму. Переодеваемся прямо на посту под присмотром начальника караула. А так как холодно – делаем это в комнатушке дежурного по КТП. Эту комнатушку недавно отремонтировали под руководством зампотеха капитана Лысакова. И вот в самый неподходящий момент, когда я уже почти переоделся и начал застегивать тулуп, в комнату ворвался капитан Лысаков…