Борис Полушкин - Три колодца

Раздали ружья и штыки,

В траншеях перед высотою

Не гренадерские полки.

Сидят в линялых гимнастёрках

И порыжевших сапогах

Галимов, Бабиков и Тёркин,

Чеченец, русский и казах.

Но не слыхать разноголосья,

И в термосах не тронут спирт,

Они пока ещё колосья,

И пулемёт немецкий спит.

Они поднимутся с ракетой

И понесут по полю мат.

Крестьяне, дворники, поэты

В высоком звании – Солдат.

Пойдут упрямые цепочки

По направлению штыка,

Где шьёт МГ косые строчки

И взрывов плотная река.

Ну а пока в окопах тихо,

Сигнала ждёт святая рать.

Сказал хохол: «Нехай им лихо,

Два раза нам не умирать».

6 мая 2018 в 9:42

До девятого мая ещё несколько дней, а свистопляска уже началась. «Праздник со слезами на глазах» … Слёз не вижу, а тупое бахвальство так и прёт. Гордимся победой, не нами одержанной. Кичимся подвигами, не нами совершёнными. Что за низость ставить в заслугу наши потери? «Можем повторить» – модный стикер на иномарке. Что повторить? Форсирование Днепра? Взятие Киева к 7 ноября? Штурм обречённого Берлина к светлому праздничку 1 Мая? Смерть, кровь, страдание миллионов. Люди жизнь отдавали, чтобы это не повторилось.

Мой друг Жарков ушёл на фронт семнадцатилетним пацаном. Воевал в пехоте, после ранения стал танкистом. Одну войну закончил в Праге, другую в Китае. За особые заслуги получил десять лет колымских лагерей. В связи с преждевременной кончиной вождя, отсидел только пять. Вот что он говорил.

«Самое жестокое и бессмысленное, что я видел на войне, это разведка боем силами одной пехотной роты. В сорок третьем штрафники едва ли не сровнялись числом с обычными войсками. Полководцы среднего калибра получили дармовой материал для своих „тактических“ операций. Без должной подготовки, без поддержки артиллерии рота бросалась в пекло. Взлетевшая ракета служила сигналом своим и предупреждением врагам – атака. Два немецких МГ, выставленных на бруствер, безжалостно выкашивали быстро редеющие цепочки. С закрытых позиций летели мины. Через пять минут бой стихал, и только крики и стоны раненных доносились до окопов. Уцелевшим помогут ночью.»

Ночью холодно в землянке,

Ломит руку от плеча.

Горсть крупы в жестяной банке

Да огрызок калача.

Не идёт давно старуха —

Нюрка, старшая сестра.

Снег летит светлее пуха,

Не утихнет до утра.

Заметёт в лесу дороги,

Мужику и то по грудь.

У сестры больные ноги

И тяжёлый крестный путь.

С сорок клятого второго,

Жилы рвались, как ремни,

Он пришёл к её порогу

И заплакал: «Не гони…»

На кафтан сменил шинелку,

Взял гражданские штаны.

Так и жил зверушкой мелкой,

Лишь бы дальше от войны.

Здесь, в лесах, его проклятье,

Добровольная тюрьма.

Год настал восьмидесятый.

Полнолуние. Зима.

Отчего мне так хреново,

Душно в комнате пустой?

В окна день стучится новый,

Словно нищий на постой.

Стонет глухо половица,

На дверях скрипит петля.

Улететь бы вольной птицей

В заозёрные поля.

Там пасти стада сугробов

Вместе с ветром озорным,

Чтоб до устали и чтобы

Ощутить себя живым.

Напоить глаза простором,

Разломать пространства клеть…

Рядом клацают затворы

И понятно – не успеть.

– Это грустно, что ХРЕНОВО, НО, в уплату за грехи, Звонко прозвучало СЛОВО – Вышли классные стихи!

– Подбородок вздёрну гордо И скажу судьбине злой – Отодвинься, козья морда, Ухожу к судьбе чужой.

– Блеск!

– Под настроение…

– Над…

Благослови меня, весна

Ещё хоть раз коснуться счастья,

И пусть холодное ненастье

На шаг отступит от меня.

Дай сил противиться ветрам,

Снопом по склону не скатиться,

Не позабыть родные лица,

Не потерять дорогу в храм.

Пусть с каждым днём короче путь

Дозволь пройти его достойно,

Утишь в душе раздор и войны

Чтоб понял я хоть что-нибудь..

«Эни, бэни, лики, паки»…

Мы считаемся в кругу,

Цепью тянутся бараки,

Словно нищие в пургу.

Мы не лагерные дети,

И колючий снят забор.

Но ещё вполне заметен

В клетку тропок всех узор.

И копаясь в огороде

(Всё живое хочет жить),

Мы порою то находим,

Что в земле пытались скрыть.