Борис Алексеев - Ильинский волнорез. О человеческом беспокойстве…

– А позвольте поинтересоваться вашим прежним местом трудовой деятельности, – Степан облокотился на прилавок, – это ж какие кадры!

– Вот-вот, милок, золотые были кадры! Да фильм закончился.

– Это правда, – Степан кивнул, – один рваный билетик и остался. Звать-то вас как, милая и несравненная?

– Раньше звали Валентиной, а нынче (так сказать, в преклонном девичестве) Валентиной Степановной величают.

Степан посмотрел на собеседницу с нескрываемым восхищением:

– Да, жива ещё матушка Россия…

Старушка махнула рукой:

– Ты, мил человек, Ираклия, сторожа спрашивал? Да вот он, голубок!

В самой гуще прихожан стоял средних лет человек с окладистой бородой и мял в руке кепку-пролетарку. И хотя он стоял лицом к иконостасу, было заметно его личное присутствие во всём, что совершалось за его спиной в притворе.

– Спасибо! – нараспев ответил Стёпа.

– Не спасибо, а спаси Господи, внучек, – поправила женщина, рассыпая морщинки по щекам.

– Да-да, вы правы, Валентина, спаси Господи, – повторил Степан и направился к Ираклию.

Порфирий остался стоять у прилавка, неловко переминаясь с ноги на ногу. За четырнадцать лет московской жизни, сколько ни заходил он в тот или иной храм, не мог он сердцем принять это русское поповство.

Ведь сказано же было епископом Павлом Коломенским, и когда ещё, в 17-м веке: «Среди вас есть простые благочестивые мужи и иноки, боящиеся Бога и соблюдающие заповеди Христовы, которые могут крестить и исповедовать, а истинное священство с Никоновыми новинами прекратилось».

Вот и выходит, пока были живы священники старого, древлеправославного поставления, они и приобщали Божественных Таин «остальцев древляго благочестия». А уж как перемёрли отцы благие, сподобно стало и простолюдину крестить и исповедовать по преданию Святой Церкви.

И ещё припомнил Порфир, как отец наставлял его: «Сынок, знать тебе надобно, что давным-давно на дальних Соловках случилось восстание. Часть соловецких иноков перестала ходить на исповедь к духовным отцам монастырским и стала исповедоваться промеж собою у простолюдинов. Говорили они: «Как первое пришествие Спасителя было в оскудение Ветхого Священства, так и второе пришествие будет. Пусть уж лучше хоть в нашей Церкви хранится светлое и чистое воспоминание о непопранном Престоле Божием, на который Господь вновь придет ступить в День Второго и Великого Своего Пришествия…»

Многие вечера провёл Порфир в размышлениях о церковной правде. Да только или умишком Бог не наделил, или вопрос уж больно заковыристый оказался, но ничего определённого не выведал Порфир ни из книг, ни из разговоров накоротке с разными людьми. Всяк своё утверждает, а истинной правды, такой Правды, о которой никто не смог бы худого слова сказать, нет как нет.

Тем временем Стёпа и Ираклий присели в сторонке на лавочку и о чём-то друг с дружкой стали внимательно разговаривать. Порфирий, как ребёнок, доверялся Степану. Вот и теперь он посчитал, что его присутствие на лавочке округ товарища не требуется. Он облокотился на прилавок и спросил:

– А что, и поп у вас имеется?

Валентина обомлела от его вопроса, не зная, как ей следует отвечать. Но затем заговорила быстро и вопросительно:

– Откуда ж ты такой нарисовался? Нешто не знаешь, что служить без священника, попа по-твоему, никак нельзя?

– Почему нельзя? У нас и щас так Богу молятся. Сами собой.

– Это кто ж такие? Беспоповцы что ль?

– Ага. В Сибири, далече отсюдова будет.

– Эк, занесло тебя, сердешный! Слушай меня внимательно, тебе б с нашим отцом Георгием поговорить! Умный он. Подойди, так, мол, и так, беспоповец я окаянный. Он тебе всё расскажет и как жить, присоветует!

– Нельзя мне. Грех ведь!

– Ну какой тут грех? Замороченный ты!..

– Я не замороченный, – нахмурился Порфирий, – поглядели б вы, Валентина, како ладно живут-то у нас. Ни замков, ни обмана. Трудом да молитовкой на всяк случай житейский. С зорькой встают, с вечерним божественным славословием ложатся. На зарядки бездельные, как у вас, не бегают, ноги поверх головы, прости Господи, не задирают.

– Милый ты мой! – вздохнула Валентина. – Да кто ж рассудит у вас, коли промеж двух разлад пойдёт? Нешто не бывает?

– Нет, не бывает, Валентина Степановна, – улыбнулся Порфир, – а уж коли случится такая напасть, да ляжет бесова тень меж кем, так на то на заимке сход есть. Он и порешает.

– А скажи мне, божий человек, как вы разумение церковное храните? Если я правильно поняла, все вы живёте трудом от рук своих. Но чтобы постичь Христову грамоту, надобно размышлять об том, книги читать, ум стеречь от крамолы. Это ж работа особая, не топорная. Не то придёт вертлявый умник, наговорит с три короба, да вас, чистых душою, и замарает. Как тогда?