Михаил Остроухов - Посёлок (барамберус рокакану)

– Говори, где сокровища, а то удушу.

– Тише, тише, – я бабу Веру успокаиваю, ― убьешь ненароком – никогда не узнаешь.

Баба Вера хватку ослабила:

– Говори, вредительница.

– В сарае у другой стены. Под мешком с обувью.

Баба Вера меня освободила:

– Ну, если наврала! – кулак показывает.

– Людям-то что сказать? ― я шарф поправляю.

– Ничего не говори, пусть думают, что я нищая.

– А будут спрашивать?

– Мы в клубе концерт устроим, они и забудут, ― баба Вера нашлась.

– Ну, ты ловкачка! – я говорю.

– Учись у меня: подальше положишь, поближе возьмешь! – баба Вера мне подмигнула.

На другой день проснулась я в двенадцать часов. Лежу на кровати, вставать лень: да и куда спешить: дело большое сделала: козни баба Веры разоблачила и кривду в поселке вывила. Теперь у нас покой и порядок. Хотя, что в этом хорошего? Заняться нечем!

Потягиваюсь я в постели, вдруг в окно стук: смотрю: Веркин хохотальник за стеклом маячит. Форточку открыла, слышу: баба Вера кричит:

– Вставай, подруга, пора на концерт, а то меня вопросами замучили.

– А кто ж выступать будет? ― я спрашиваю.

– Увидишь, я все организовала.

Перекусила я наскоро, оделась, выхожу: баба Вера меня ждет:

– Я вот что придумала, подруга: концерт концертом, но мы еще должны средства собрать.

– Какие средства? – я не поняла.

– Для поиска Ленки, без средств какой поиск!?

– Правильно, ― головой киваю.

Хорошо, что баба Вера согласилась, Ленку искать: а средства ― пусть собирает, если без них не может, мне, например, для поисков никаких денег не нужно. Я для себя ищу: потому что не могу спать спокойно, когда человек пропал!

Пошли мы с бабой Верой к клубу, по дороге народ созываем:

– Пашка Сазонов – ну-ка с нами, организованно.

– Чувилка – ты вообще копилка.

– А Семен Авксентич – снял вчера проценты.

Семён Авксентьевич – это наш директор школы. Интересный мужчина, только очень сладкоречивый, как-то встретил меня и говорит:

– Знайте, Ольга Ивановна, вы для меня – грёза.

– Так уж и греза!

– Абсолютно верно.

– Какая я тебе «греза» – вон молодых-то сколько!

– Молодые все курлыкалки, а Вы женщина самостоятельная, можно сказать: мечта-женщина.

Вот как лебезит. Я уши развесила, а он продолжает:

– От такой женщины вечно аромат весны.

Врет ведь, а все равно приятно!

Пришли мы с бабой Верой в клуб, народ тоже подтягивается. У нас только повод дай: ведь как ни собранье – веселье. Пашка Сазонов полезет на сцену, да оступится – все в смех: «Гусь лапчатый!» Евдокия Ивановна захочет пирожок купить, да мелочь уронит – опять смешно: «Дуняша – растеряша», новую кофточку на ком заметят – хохочут: «Ирка – расфуфырка». А что смешного!?

Расселись мы, значит, ждем. Пашка Сазонов из-за кулис выходит – баба Вера его концерт вести назначила, и объявляет:

– Барамберус.

– Что? – из зала кричат.

– Барамберус рокакану!

– Что? Что? – опять народ недоумевает.

– Не поняли? ― Пашка улыбается, ― вот и я ничего не понял, слушайте стихи!

На сцену Жорик выходит, пиджачок-то ему маловат, словно от долгов, и как бабе Вере не стыдно, давно пора сыну новый купить!

Жорик лицо проникновенное сделал, руку вперед протянул и говорит нараспев:

– Бияки карараби

Каписка парасест

Униба икояни

Васаби ждет рассвет!

Зал замер, было слышно, как поросенок Чувилки на улице хрюкнул – тишина стояла не меньше минуты, наконец, баба Вера спрашивает радостно-удивленным голосом (так с сумасшедшими разговаривают или с детьми):

– Про что это, Жора?

– Про поселок, ― Жорик отвечает, ― я хотел сказать, как его люблю, но слов подходящих не нашел! – и вздохнул, – Ленка бы нашла!

Фу, у меня от сердца отлегло. Значит, Жорик не сбрендил: объяснение разумное дал! Но если Ленку не найдем, хана парню будет, тут и к гадалке не ходи!

Жорик ушел за кулисы, снова Пашка появляется:

– Слушали побаски – теперь смотрим пляски.

Ансамбль школьный выходит. Молодежь у нас танцевать умеет, ребята такие коленца выкидывают, что диву даешься! То на лету кончиков сапог руками коснуться, то в присядку пойдут да с ноги на ногу, кажется, что воробушки скачут, то каждый колесом по сцене катается!

Ушли танцоры, Пашка Сазонов объявляет:

– А теперь хор молодух – от шестидесяти, до восьмидесяти двух.

А, вот вы, бабки где! А я думаю, что-то вас не видно. Сарафаны надели, щеки нарумянили: красавицы, да и только! Я тоже так хочу, петь, правда, не смогу, слуха нет, но хотя бы просто на сцене постоять: рот открывая.