Юрий Шинкаренко - Жужжите всем о васильках! «Картинки» с подростками

Позже, уже в зрелые годы, я мечтал найти подробную карту села (есть же они в каких-нибудь военных штабах!). Потом, когда в жизнь ворвался Интернет, истерзал поисковики своими запросами: «карта Шубино». Но в ГУГЛе космический снимок моей родины был смутным и некачественным: родные просторы задёрнули себя пеленой непогоды.

И вот в этом году ГУГЛ, наконец, выставил новые снимки: отличного качества! И я с нежностью сохранил их на своём компьютере.

Правда, карта эта теперь уже далеко не полная: от многих шубинских домов остались лишь фундаменты. В том числе, и от наших – от моего и Серёжиного.

Но зато карта с документальной дотошностью предаёт все извивы нашей безымянной речушки, на которой в конце XIX века высадились воронежские и полтавские переселенцы. Карта отмечает всё богатство чернозёмных жирных полей-вкраплений в скальную основу рельефа, ради которых ехали сюда через всю Россию крестьяне. Передаёт и мудрость селоустроения: оно очень продумано и вписано в природу так органично, будто само здесь выросло, сообразуясь с законами природного мира.

А ещё карта дорога мне тем, что она «с двойным дном». Глядя на неё, я вижу таинственное, непередаваемое. Вижу то, что не обозначено в легенде. Места своих стеснительных свиданий и неумелых драк. Укромные уголки ночных подлунных озарений и долгих раздумий на солнцепеке архипенковского пруда. Места, где счастье не просто являлось ко мне откуда-то из небытия – а шумно и игриво взрывалось во мне самом, как дешёвая, но радостная китайская петарда, навсегда оставляя во внутреннем мире моём сладкие рубцы.

И точно так же обжигало меня чувство отчаяния и непоправимого горя. Когда, например, узнал, что дядя Витя, наш весёлый завсегдатай по рыбалкам, погиб на своей далекой чужбине – на берегу Азовского моря. Или что больше нет бабы Нины… Только ведь показывал ей диафильмы про маленького Мука!

И всё это раскрашивает карту иными цветами: цветами внутреннего, духовного рельефа. Но как положены эти цвета на карту, вижу только я.

Ведь у других моих односельчан – собственная топографическая раскраска.

Удивительные открытия выпадают не только на долю вундеркиндов. Иногда их являют миру ребята, попавшие в беду. Об одном таком открытии мне хочется рассказать.

В лагере «Солнечная горка» начиналась первая смена. Я, новоиспечённый вожатый, слонялся по Пионерской комнате и ворошил кипы аккуратных, с цветными наклейками на обложках, папок. В папках таились всевозможные сценарии. «Малая Олимпиада», «Антифашистский митинг», «День Нептуна», «Игра «Украли вожатого»… А сценарий нужного мне «Костра знакомств» был даже в нескольких вариантах.

В распахнутое окно дышал чабрецом и отцветающим реписом бок Солнечной горки. Над кустами чилиги порхали бабочки. Обнимая один из склонов горы, прохладно рябила река.

Лето, взрослея, взывало наслаждаться жизнью, а сценарии, близнецы-сценарии-штамповки, развевали вокруг пыль и скуку. Пусть и дальше пылятся! И без них найдём способ познакомиться!

Так и отправились мы на отрядный костёр без предписанных замыслов. Выбрали себе поуютнее речной плёс, окружённый распушившимся ивняком. Расположились. И оказалось: мои четвероклашки – что пчёлы, умудрённые интуитивными навыками. Не надо им никаких подсказок! Те, кто ещё не успели пообщаться, торопливо выспросили друг у друга имена – и все занялись делом. Одни принялись сгребать в кучу паводковый мусор для костра, другая компания, отыскав на берегу сломанное весло, заспорила о его достойном применении. «Применили»: устроили соревнование, у кого больше брызг… Пришлось мне отодвинуться ближе к зарослям ив. Оттуда выбрался вспугнутый «отшельник», из отряда же. Пронеся мимо терпкий никотиновый запах, он деловито вытащил из штанов спички, принялся разжигать полусырые ветви. Костер занялся, и пламя потянуло ребят к себе. Они успокаивались, устраивались у огня.

На берегу остался только один мальчишка. Он, закатав штанины, бродил по успокоившейся отмели, высматривал мальков, чьи стайки видны были даже от костра. Мальки были прозрачными, их хрупкие хребетики просвечивали сквозь плоть. И мальчишка был прозрачен, сквозь мятую рубашку выпирал заметно сутулый позвоночник.

– Эй, моряк, с печки бряк! – окликнул его кто-то. Он не услышал. Продолжал стоять в воде на одной ноге, не решаясь опустить вторую в серебристое рыбье облако.

– Не мешайте… Пусть! – попросил я, ибо знал, что за долгую лагерную смену мы, и вожатые, и ребята, не раз будем мечтать, чтобы Юрка (Юркой звали того «моряка») вот так отвлёкся.