Юрий Шинкаренко - Жужжите всем о васильках! «Картинки» с подростками

Кто-то есть и будет дядькой, а кто-то дядей… У нас десятки зятьев… Но только один Зять из соседнего села… По другому его почти не называют… Приезжает он – и начинает неизбывный допрос: почему мы не хотим родниться с его семьей, не ездим в гости, не пишем писем? Любая встреча с ним заканчивается скандалом! Потому он и Зять… Зять без имени.

Пустенькая вроде игра «Сосчитаем всех с одним именем» – это не только коротание времени. Это простая, но удивительно ёмкая возможность обойти с дозором свой собственный род, поглядеть, кого прибыло, кого убыло, определиться с оценками человеческих поступков – не надвинулась ли пора смягчить какие-то оценки, ужесточить… Это малая часть старых технологий социализации, древних, как мир.

А комментарии? А разного рода отвлечения, со смехом и слезами? Мы играем, и я отчётливо понимаю, что вот так же коротали вечера родители моих родителей, мои прадеды и прапрадеды. И ещё дальше, в глубь веков – было так же. Старшие передавали своё понимание жизни младшим. Это был один из сонма способов консервации норм и правил, чтобы крупицы опыта не разнесены были буранами жизни.

Игра подходит к концу. Перечислила всех известных ей Валек мама. И про некоторых Валек слушать интересней, чем про сказочных Алёнушек. Заканчивает перебор отец. И комната оглашается вдруг победным воплем маленькой Нины:

– А я ещё одну Валю вспомнила! Никто из вас не вспомнил, а я вспомнила! Валентина Мауль!

Валентина Мауль – диктор местного телевидения. Каждый вечер она читает с экрана чёрно-белого «Рекорда» какую-нибудь новую сказку для малышей. И «сказочный» диктор – хорошая точка на маленьком детском воспоминании. Потому что она – из области других технологий социализации. Она там – где нашим взрослением занимается само государство.

2000, октябрь

Книги как птицы: умеют летать. Я понял это в детстве.

Как-то вышел из библиотеки. Под мышкой – кипа книжек: «Хижина дяди Тома», сборник стихов «Урал синекрылый», ещё что-то.

И тут дунул ветер, ураганный, пахнущий мартом ветер. Такой обычно предвещает перемену погоды и даже – наступление весны.

Я попытался увернуться от урагана. Поднял воротник пальто.

Но одна из книг выскользнула из-под моей руки. Упала на снег. Ветер заиграл её страницами. Погнал книгу по снежному насту. И, разогнав как следует, поднял в воздух.

Книга задвигала обложками, поднимаясь всё выше и выше.

Так она и улетела, книга из сельской библиотеки.

Я даже не очень огорчился. Потому что уже знал: книги, особенно – старинные книги, умеют летать. Иначе откуда бы они столько всего знали? Иначе как бы они могли подталкивать своих читателей к полётам, к парению, к желанию быть выше и выше?

Когда-нибудь моя книга, унесённая мартовским ветром, наверняка прилетит и к вам. Погладьте её по кры.. по обложке. Не поленитесь выслушать всё, что она расскажет вам про небо, звёзды и мир под звёздами.

И не держите, если она опять соберётся в путь. Отпустите – пусть летит дальше.

Книги как птицы – не могут без полёта.

Когда-то в детстве я пытался начертить карту Шубино, своего родного села. Склеивал вырванные из тетради двойные листы: заготовка была длинной и узкой, поскольку само Шубино вытянулось вдоль безымянного ручья с вербами.

Потом рисовал свой дом и дом Серёжки. Это был центр карты.

Чтобы уточнить расположение и порядок других домов, я взбирался на крышу (это был любимый наблюдательный пункт и мой, и моих сестрёнок – Марины и Нины).

Рисовал дорогу.

А вдоль неё – колодцы, потом – избы, от архипенковской избы до дома Хумайры Ильясовой, моей одноклассницы. Выводил на бумаге проулки и маленькие улочки, параллельные главной: на одной стояли дома Болговых, Ивженковых, дяди Егора Шинкаренко. На другой – жильё Кадиковых, Блябликовых, Штифоновых…

Синим закрашивал пруды – их у нас было целых три! Да ещё один искусственный – у водокачки.

С особым старанием выводил дороги, уводящие из Шубино в соседние лески, обишевские или ишановские, к реке Губерле, к озёрам – Светлому, Длинному, к Синему роднику.

Эти дороги всегда оживляли во мне чувство тревоги: а ну как уйдешь по одной из них – и уже не найдёшь пути обратно, к тёплым огонькам шубинских окон, светящихся сквозь ночное горькое осеннее покачивание черёмух в палисадниках.

Однажды так и случилось: ушёл – и не вернулся. И Шубино осталось лишь в памяти: даже детских карт-крок не сохранилось.